– А мне его жаль, – печально сообщил Антошка. – Он всё равно хороший.
И Сеня был с ним согласен.
– Вот провалил бы всё дело этот хороший, тогда бы узнали, что почём, – проворчал Матвей. – Если бы ниточка потянулась, могли бы про всё пронюхать те, кому не надо. И про транслятор, и про Антошку. И не видать бы ему никакой Ллиму-зины, затаскали бы по академиям да институтам…
Изольда Евгеньевна ежесекундно менялась на глазах. Глядючи на Пеку, принимала самый безжалостный вид. А когда оборачивалась к Егору Николаевичу, лицо её озарялось светской улыбкой и делалось даже симпатичным.
– Извините, профессор! Столько хлопот из-за этого разбойника! Ну ничего, на сей раз терпение моё истощилось. Проходите, пожалуйста, в дом, я быстренько разберусь с этим юным уголовником и запру его до прихода родителей. А вас угощу чаем с клубникой. Или кофе?
– Благодарствую, – столь же светски отвечал Егор Николаевич Телега. – Не стоит беспокоиться. А что касается разбора с вашим славным, хотя и чересчур предприимчивым, племянником, то я хотел бы подметить одно огорчившее меня обстоятельство…
– Только одно?! – Тётушка Золя всплеснула руками, причем Пека наконец увидел, что она держала за спиной. И перепуганно понял, что из-за всех переживаний забыл спасительное заклинание.
– Только одно?! – патетически повторила Изольда Евгеньевна. – Да это чудовище сплошь состоит из огорчительных обстоятельств!.. Марш в дом, рецидивист, и имей в виду, что сейчас ты уже не отвертишься. Будет тебе не только за сегодняшнее, но и за ночные приключения, и за таз, и за весенние двойки, и за немытую шею, и за всё-всё-всё…
Пека побрёл и скрылся за дверью. Видимо, понял, что теперь и правда от судьбы не уйдёшь. А профессор отметил про себя, что брызжущие негодованием глаза Пекиной тётушки блестят вполне молодо и есть в них немалая женская привлекательность…
– Гм, я не знаю вашего племянника так всесторонне, чтобы судить безошибочно, однако полагаю, что он не лишён многих положительных качеств. Но грамотность его… вернее, всякое отсутствие таковой произвело на меня гнетущее впечатление. А поскольку я за него поручился и в какой-то мере взял ответственность за его воспитание, то прошу позволения заняться с ним грамматикой. Уверяю вас, несколько уроков по часу в день заметно повысят в мальчике чувство языка. Я располагаю методикой, которая…
– О, профессор! Это настолько неожиданно и чудесно, что я не смею верить… Но для вас это столько хлопот!
– Ни в малейшей степени. Наоборот, я испытаю новый метод ускоренного обучения, что полезно для моей работы…
– Благодарю вас! – расцвела Изольда Евгеньевна. – Однако полагаю, что вначале следует применить мой метод, поскольку уже обещано. Не правда ли?
– Ни в коем случае. Это повлияет на усидчивость ученика. Лучше где-нибудь через час пришлите его ко мне для первого занятия.
Вскоре профессор шагал домой, крайне довольный исходом дела. Во-первых, он спас непутёвого мальчишку от излишне ретивого Кутузкина. Во-вторых, избавил его от тётушкиной воспитательной процедуры. В-третьих, есть возможность совершить ещё одно доброе дело: научить Пеку Тонколука грамоте, поскольку школа на это, видимо, совершенно не способна. И в-четвёртых (а если честно говорить, то это как раз “во-первых”). У него состоялось приятное знакомство, которое благодаря Пеке будет продолжено.
Спасибо юному инопланетянину Антошке, который заставил Егора Николаевича вернуться домой раньше срока!
…А через час той же дорогой шагал Пека. Он был умытый, причёсанный и такой отглаженно-нарядный, что перещеголял бы теперь даже Олика. Но лицо у Пеки было мрачнее тучи. Процесс превращения в “нормального хотя бы снаружи мальчика” оказался не менее мучителен, чем отменённая зелёная педагогика. А кроме того, необходимость заниматься учёбой в каникулы угнетала Пекину душу. Но куда денешься, если ты теперь под надзором милиции? Лучше уж корпеть над тетрадью, чем отправиться за решётку.
Корпеть, однако, не пришлось. Профессор обрадовался Пеке как старому другу, одобрил его “до ужаса цивилизованный вид” и усадил за компьютер с кнопками и экраном.
– Наберите-ка, любезный коллега, слово “обязательный”. Вот клавиши, в буквах разбирайтесь сами…
Пека неуверенно стал тыкать в кнопки. На экране зажглось:
а б и з а т и л н ы й
– Я так и думал! – обрадовался Егор Николаевич. – Четыре ошибки! Не пугайтесь, бывает хуже. Начнем с буквы “и”, которую вы зачем-то поставили после “б”. Почему? Вы ведь говорите “обязанность”, а не “обизанность”. Увы, вас не учили смотреть в корень. Ничего! Сейчас мы попросим “Алика” дать нам несколько корней, и вы убедитесь, какая увлекательная вещь– словообразование…
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Что такое любовь
Матвей, Антошка, Сеня, Андрюша и Варя опять пришли во двор Маркони. Заглянули на чердак. Маркони отсутствовал. Решили, что он на пустыре с утра возится с транслятором. Посидели, поругали немного бестолкового Пеку, из-за которого столько неприятностей. Но поругали несильно, вперемешку с хихиканьем, а потом опять пожалели. Только Андрюша не ругал и не хихикал. Философски морщил лоб и размышлял о случившемся со всей серьёзностью. Иногда говорил тихонько:
– Ну что поделаешь, если он такой…
Поскольку Маркони не появлялся, надумали сами идти на площадку и помочь ему, если не прогонит. Но тут появился Олик.
– О-о, – сказал Матвей. – Главный герой. Ну, как желудок? Освободился от архивов тайной канцелярии?
Олик был несчастный и ещё более худой, чем обычно. Он встал перед сидевшими на поленьях приятелями, как перед трибуналом. Вытянул руки по швам, вскинул измученные глаза и отчаянным тонким голосом произнёс:
– Простите меня, пожалуйста!
– За что? – удивился Антошка. Ему, видимо, сразу стало жаль Олика.
– Вы не понимаете, да? Вы, наверно, издеваетесь. И совершенно справедливо… – Олик уронил голову, и рыжие локоны его траурно повисли.
– Народ, что это с ним? – удивился Матвей. Впрочем, не совсем по-настоящему.
– Конечно, теперь получается, что я предатель! Из-за своего болтливого языка. И Пека будет меня презирать… Но я же не нарочно! Просто вырвалось! Я же не хотел…
– Оличек, да ты что! – всполошилась Варя. – Никто ничего плохого не думает! Ты, наоборот, очень находчиво… Как схватил, как проглотил! Я бы за полчаса такую бумажищу не сжевала. Да ещё с клеем… – Сперва она говорила очень серьёзно, а потом стала кусать губы. А на последнем слове вдруг фыркнула. Тогда засмеялись Матвей и Сеня. И даже Андрюша слабо улыбнулся.
– Вы, наверно, думаете, что я совершенно никуда не годный человек, – убито выговорил Олик. – Болтун и трус…
– Ну а трус-то почему? – спросил Сеня.
– Потому что одно к другому… Тогда с шестом прыгать не стал…
