Его вежливо попросили сесть. Бульдожистый дядька излишне старательно пощупал бедного Валентина Волынова глазами.
— Ну и как вы, Валентин Валерьевич, относитесь к службе в славном оборонительном корпусе Восточной Федерации?
У Валентина нервно подрагивали пальцы, но, несмотря на это, он чувствовал облегчение. Потому что понял уже: игра.
«И не очень умная к тому же…»
Он сказал, подбирая слова:
— Трудно говорить об отношении… когда предлагают разом сменить образ жизни, все поломать…
— Ну а как же с патриотическим долгом! — старательно вскинулся лопоухий.
Его пожилой коллега (видимо, начальник) поморщился:
— Ладно тебе… — И сказал Валентину: — Мы не из армии.
— Вижу, — вздохнул Валентин.
— Почему?! — вскинулся опять лопоухий.
Валентин помолчал, сколько позволяла ситуация, потом позволил себе улыбнуться чуть снисходительно (хотя внутренняя дрожь не совсем еще улеглась).
— Я мог бы изобразить проницательность, сослаться на интуицию и так далее. Но дело проще: я вас вспомнил. — Он смотрел на лопоухого. — Мы оба учились в архитектурном, только я у дизайнеров, а вы на градостроительном факультете, в новом корпусе. А потом, по слухам, вас… пригласили работать в Ведомство.
Бульдожистый обрадовался искренне, как-то по-домашнему:
— Узнал! Я же говорил — узнает! Профессиональная зоркость у человека!
Лопоухий натянуто улыбнулся. Валентин сказал:
— Косиков Артур… Отчества, конечно, не знаю.
— Львович… — Артур вдруг заулыбался по-настоящему, снял очки, пощелкал ими по кончику утиного носа. — Мы на втором курсе были вместе в жюри конкурса «Сумасшедшие проекты», даже поспорили малость…
«Идиллия юности…» — горько мелькнуло у Валентина.
Бульдожистый приподнялся с заскрипевшего конторского стула, протянул руку:
— А я Аким Данилович… — Рука была мягкая, теплая. — Давайте, значит, к делу… Вы, Валентин Валерьевич, как относитесь к нашему Ведомству? — Он и Артур неуловимо насторожились, несмотря на улыбки.
— Ну, как… — начал Валентин столь индифферентно, что при желании можно было заподозрить легкую иронию. В допустимой мере. — Видимо, как и положено лояльному гражданину. С пониманием важности вашей миссии и должной мерой почтения…
— Без предубеждения, значит, — уточнил Аким Данилович.
— А чего мне «предубеждаться»? — отозвался Валентин с хорошо рассчитанной мальчишеской беспечностью. — Вы — те, кто знает все и про всех, и вам наверняка известно, что я далек от всякой политической возни. В бесцензурных альманахах не участвую, с иностранными издательствами отношения поддерживаю строго через наших бдительных посредников из Бюро по охране авторства. И даже, победив в Амстердамском конкурсе, за медалью в Голландию не летал. По причине тетушкиной хвори. Здесь медаль вручали, на собрании творческого актива… С активистами из столичной оппозиции тоже не в контакте.
— По причине идейного несогласия с ними? — с интересом уточнил Аким Данилович.
— И по причине образа жизни, — пожал плечами Валентин. — Я же для детских книжек картинки рисую. Это работа достаточно отрешенная от политической остроты…
— Как ни старайся, а совсем от нее не отрешишься, от остроты-то, — повздыхал Аким Данилович. И спросил без перехода: — Вы как насчет того, чтобы помочь нам?
То ли от растерянности, то ли от желания кончить все разом, Валентин брякнул хмуро и дерзко:
— Вербуете, что ли?
Артур вздернул клоунские брови и напружинился опять, а добродушный Данилыч пояснил доверительно:
— До зарезу нужен знающий человек. Сами понимаете, искусство — это идеология, наша важнейшая сфера. И нужна объективная информация. Так сказать, с анализом, что там происходит, в творческих мирах. Не выдумки и сплетни дураков стукачей (таких у нас достаточно), не доносы завистников, а реальная и масштабная картина. С обобщениями. Не для каких-то мер или карательных акций, упаси Господи. Просто чтобы ориентироваться в этих процессах. Для профилактики, для помощи хорошим людям, в конце концов… А?
Валентину казалось, что он увязает в чем-то холодно-липком, без надежды на помощь.
— Видите ли… круг моих знакомств очень ограничен. Вы, наверно, думаете, что я кручусь в среде артистов, режиссеров, живописцев, а я…
— Да знаем, знаем, — сказал Аким Данилович. — И все же… Ну а если надо, можно немножко и расширить круг-то. Для пользы дела… Вы же понимаете, Валентин Валерьевич, что никакая страна не может существовать без системы безопасности, и обязанность сознательных людей — помогать нам. Уж простите за громкие слова, но гражданский долг… Артур Львович тут правильно напоминал…
Ненавидя себя, Валентин пробормотал:
— Долг-то долгом, но надо к этому и склонность иметь, способности… Опять же и время требуется, а у меня работа с утра до ночи…
Лопоухий Артур насадил на утиный нос очки и проговорил вроде с сочувствием, однако и с иезуитской вкрадчивостью:
— Времени у художника всегда, конечно, мало… Однако, если им… — Он посмотрел на дверь, за которой стучал на машинке инженер-поручик Ряжский. — Если им не захочется оставить вас в покое, времени может не оказаться вовсе. Для творческого процесса…
«Сволочь», — тоскливо выругался про себя Валентин.
Аким Данилович не спеша поднялся.
— Мы ведь вас, голубчик, не торопим, вы подумайте. А денька через три, с вашего позволения, позвоним…
И Валентин думал. Целый день и целую ночь. И еще день. Ощущение ловушки, безысходности не исчезало, и Валентин безуспешно пытался найти хоть какой-то выход.
Что ему грозит, если откажется? Судьба «недоделанного» подпоручика в каком-нибудь строительном гарнизоне под командой полуспившихся кадровых солдафонов? Гадко, но, в конце концов, это не на всю жизнь. Рисовать худо-бедно он сумеет и там. Жены-детей пока, слава Аллаху, нет, а тетку старушки подружки одну не оставят… А может, еще его и не заберут, может, просто пугают? Едва ли… И могут не просто в казарму загнать, а еще и закрыть перед художником Волыновым издательства, пришить какое-нибудь дело, и доказывай, что ты не жираф во фраке… Но, как ни странно, даже такой поворот не очень пугает, только озноб от злости. Главное — не это. Есть причина, которая любому здравомыслящему человеку показалась бы в такой ситуации самой пустяковой, не второстепенной даже, а «десятистепенной». Вообще не причиной… Было Валентину до боли, до слез жаль расставаться с «Репейником».
…С этой компанией он познакомился случайно. В начале июня. В тот день он с утра прихватил альбом и пустился в «свободный поиск» — делать наброски с играющих в переулках и скверах ребятишек. Это была необходимая, черновая работа иллюстратора. Впрочем, говорить «черновая» неверно. В этом слове есть что-то сумрачное, а она приносила Валентину радость. И веселый азарт охотника, хотя и смешанный со смущением.
