…Земля ударила по ногам. Кактус-бумеранг врезался в кожаный рукав улана, выстрелом рвануло уши. И покатились по траве — двое, трое, четверо. Дотянуться до вороненого «дум-дума» — до спасения, до победы!
Дуго Лобман уже почти схватил рукоять, но Витька ударил пистолет ногой. Филипп зубами вцепился улану в палец. Сержант взвыл, отшвырнул кудлатого щенка. Другого отбил локтем, вскочил… Но мальчишка с головой, похожей на громадный одуванчик, стоял в трех шагах и держал пистолет двумя руками на уровне живота.
Тот самый пацан со Второй Садовой, из-за которого прошлым летом такой сыр-бор!
— А! Цезарь Лот!
— А! Сержант…
Дуго Лобман шагнул к мальчишке, но дважды ахнул «дум-дум», и дважды пули рванули траву у тупых уланских башмаков. И в том же ритме, как бы на счет «три», ствол вскинулся выше, в грудь, и Дуго понял, что третий выстрел прозвучит без малейшей задержки. Он заорал и вскинул руки…
Цезарь не нажал на спуск. Мотнул головой, словно отогнал муху. Потом сказал громко, но сипло:
— Пять шагов назад! Быстрее, пожалуйста. Или…
Дуго спиной вперед старательно шагнул пять раз. Цезарь смотрел на него поверх ствола.
— Что теперь с ним делать, Михаил Алексеевич?
— Пусть подымается на насыпь и идет к чертовой матери. Только чтоб не оглядывался. Будет нужно, его догонят и возьмут… — Мохов сказал это по-русски, и Цезарь понял только «к чертовой матери». Вопросительно двинул плечом.
Витька встал с ним рядом. Приказал сержанту:
— Подымитесь на рельсы и ступайте прочь. Не оглядывайтесь и не вздумайте возвращаться.
— Вы усугубляете вину, — мрачно сообщил Дуго Лобман и медленно опустил руки.
— Пошел вон, — сказал отец. — Чезаре, стреляй, если не пойдет.
Дуго Лобман взглянул на Цезаря и полез наверх, к полотну. Там он оглянулся, несмотря на запрет, и пошел по шпалам. В ту сторону, где, по его мнению, был Реттерберг. Все смотрели вслед. Филипп отплевывался и вытирал губы — видимо, уланский палец был противный…
— Ну и ну… — произнес Михаил Алексеевич Мохов.
Цезарь уронил пистолет и сел в траву. Увидел мертвого Кригера, глянул на Филиппа, ничего не сказал. Придвинулся, стал гладить упругие медные перья. Филипп тихонько заплакал.
Так они сидели довольно долго.
Витька наконец спросил у Цезаря:
— Сумел, значит?
Цезарь кивнул. Растерянно повел пальцами по груди, словно что-то искал. И нащупал на шнурке пуговицу, уцелевшую во всех передрягах.
— Молодец ты, Цезаренок, — сказал Витька без боязни обидеть Чека, потому что теперь они и в самом деле были равные. Или, по крайней мере, Чек не был младшим, подопечным. И он не обратил даже внимания на «Цезаренка». Он словно прислушался к чему-то и вспомнил:
— Кто-то должен отправиться к Башне. Там сходят с ума от беспокойства.
Это был Цезарь, как он есть. Витька-то и думать забыл о Пограничниках, которые ждут.
— Я не смогу… без Петьки… — всхлипывая, сказал Филипп.
— Но… ты же раньше летал и один.
— А сейчас не смогу…
Витька, разумеется, не мог оставить отца.
— А я… — Цезарь поморщился, зажмурился. — Боюсь, что один, без вас, я сразу не найду дорогу…
Далеко-далеко возник и стал нарастать шум винта. Вдоль насыпи шел маленький бело-синий вертолет. Он сел в двадцати шагах, и Витька увидел, как первой выпрыгнула Люся. Потом Скицын, молодой толстый доктор Хлопьев и пилот Владик.
Появлению Люси Витька ничуть не удивился. Словно так и должно было случиться. И он сильно обрадовался ей. Растаяла наконец, пропала заноза, которая позади всех мыслей, страхов и тревог все равно, оказывается, сидела в душе — та память о неудачном разговоре в храме Итта-дага. Теперь все стало проще, легче. И Витька даже не огорчился оттого, что Люся лишь мельком взглянула на него и бросилась к Филиппу:
— Ой, смотрите, здесь мальчик весь в крови!
— Это не моя, от петуха, — неласково сказал Филипп. Оставьте, мол, меня в покое.
Люся обернулась к Цезарю:
— Дядя Женя, а вот еще один, весь ободранный!
Доктор Хлопьев, однако, сохранил спокойствие:
— Ободранный, но на ногах… А с тобой что, Алексеич?
— Паралитическая ампула. Одно хорошо, низко попали, сволочи, я как раз встал, спиной к окну. А то бы сейчас дрыхнул непрошибаемо… Да ты, Женя, не суетись, дня через три само пройдет. А противоядия все равно нет.
— Это там нет. А у нас будешь вечером танцевать лезгинку, знаю я эти ампулы… Дай-ка, дорогой, я вкачу тебе первую дозу эликсира… А ты, молодой человек, скидывай свой десантный наряд и приготовься орать. Антисептик — зелье кусачее.
— Не надо, мы сами, — сказал Витька.
— А, это Виктор Михайлович со своей электротерапией! Ну, валяйте…
Витька помог Цезарю снять комбинезон. Мелкие царапины Цезарь ловко убирал ладонью сам, а широкие багровые ссадины «заделывал» горящим шариком Витька. Шарик этот зажегся у него на мизинце послушно и сразу…
Скицын поднял из травы пахнувший теплым железом и порохом «дум-дум». Вопросительно посмотрел на Витьку. Витька молча махнул через плечо — в ту сторону, где далеко-далеко маячила на насыпи черная фигурка уходящего улана. Скицын присвистнул. Люся переводила с него на Витьку круглые, перепуганные глаза.
— Ох, как мне это не нравится, — сказал Скицын.
— А кому нравится? — сказал Витька.
Скицын подошел к Филиппу, наклонился над Кригером.
— Отлетался бедняга, откричал свое… Как же это, а, ребята?
— Потом, — отозвался Витька.
Вертолет был маленький, всех забрать не мог. Внесли отца, сел доктор Хлопьев. Пилот Владик сказал, что за ребятами и Скицыным вернется через полчаса.
Улетели…
Филипп тихо попросил:
— Давайте похороним Петьку…
— А там, у себя, не хочешь? — нерешительно спросил Витька.
Филипп помотал головой.
— Мне его не унести… мертвого…
— Пусть лежит в земле, на которой вывелся на свет, — сказал Скицын. Вынул из кармана широкий складной нож, вырезал квадрат дерна, стал рыть яму.
Мальчишки и Люся помогали кто чем мог — палками, найденным в траве рельсовым костылем, крышкой от затвора «дум-дума». Земля была мягкая, копали без труда.
Витька коротко рассказал Скицыну, что было.
Скицын отряхнул о брюки ладонь, провел ею по волосам Цезаря, в которых застряли земляные крошки.
— Значит, вот как оно. Командор… Сразу получил крещение…
