— Если один раз не вышло, можно ведь попробовать снова.
— Это уже не будет считаться…
— Если то же самое условие, то не будет. А если задумка более серьезная… то есть суровая даже… тогда подействует.
— А какая суровая? — “Сурепкин” быстро вытер ладонями лицо. И смотрел нетерпеливо.
— Ну… например, мне рассказывала одна знакомая, она с Севера приехала. Там у них есть город Старотополь, а в нем церковь с якорями у двери. И все пацаны знают: если чего-то очень хочешь, надо сделать кораблик и поставить там перед образом Богородицы с Младенцем. Только прийти к нему надо до восхода, церковь открыта днем и ночью. Поставишь кораблик, зажжешь свечу и прошепчешь желание. А потом весь день, до заката, нельзя ни есть, ни пить, ни с кем разговаривать. И надо все время помнить, про что загадал…
— Этот Старотополь ого-го где… — со всхлипом вздохнул “Сурепкин”.
— Ну и что? У нас же тоже есть такая церковь, особенная. “Никола-на-Цепях”. В ней образ Николая Угодника с корабля “Святой Николай”. Корабль сгорел во время Первой осады, а икону спасли…
— К ней тоже надо ставить кораблик? Ох, жалко, я тот не взял. Но можно ведь другой, да?
— Там вообще не надо кораблика. И даже в церковь заходить не обязательно, тем более, что она обычно закрыта… — Оська говорил быстро, потому что чувствовал: желтый мальчишка буквально наливается надеждой. — Нужно только постоять у двери и подержаться за ручку. Там такие вот ручки, медные, старинные… И шепотом сказать желание… И не надо потом голодать и молчать, как в Старотополе, не обязательно это…
— Как-то слишком уж просто… — недоверчиво выдохнул “Сурепкин”.
— Не просто… — Оська поежился. — К церкви-то еще попасть надо. А она над бухтой, где Саламитские скалы. Там стометровый обрыв, и она как раз посреди обрыва, на площадке. А к площадке сверху цепи тянутся. И вот… надо по такой цепи.
— А другого пути, что ли, нет? — помолчав, прошептал “Сурепкин”.
— Есть, конечно. Только тогда желание не сбудется… Да про это все пацаны знают, хоть кого спроси…
— И они всегда исполняются… желания?
— Наверно, да. Мое, по крайней мере, исполнилось.
— Ух ты… А это здорово страшно спускаться по цепи? — “Сурепкин” не скрывал, что ему — страшно.
Оська вспомнил, подумал. Поежился опять.
— Ну… так. Средне…
— Значит, у тебя было большое желание? Раз ты полез…
— Было… Отцовское судно арестовали в Аргентине. За какие-то долги пароходства. Отец был старший помощник на этом теплоходе, на “Соловьевске”. Их задержали в Росарио-де-Санта-Фе, это порт на реке Парана, а мы сидим тут и ничего не знаем. Оказалось потом, что полиция там опечатала рацию и весь экипаж арестовала… Мама в слезах, Анка… ну, это наша родственница, она тоже. Ревут, когда вдвоем. А меня увидят — и улыбаются: “Ничего, ничего, не бойся, скоро все будет хорошо”. А чего уж там хорошего… — Оська снова зябко повел плечами. — Нету ничего хуже на свете, когда неизвестность… Ну, я пошел на обрыв… И полез…
— А желание? — нетерпеливо сказал “Сурепкин”.
— Пришел домой, ржавчину смыл, а мама говорит: “У нас радость, радиограмма от папы!”
— Значит, все хорошо?
— Ну… да. То есть их еще не отпустили, только капитан прилетел, чтобы здесь дела с долгами улаживать, а папа там остался за него. Но теперь-то у них на “Соловьевске” все в порядке, продукты есть, тюрьма больше не грозит. А то ведь сперва всех в тюрьму посадили, говорят: ”Есть сведения, что везете наркотики”. Потом оказалось, что это просто для испуга. Наш консул вмешался, всех вернули на судно…
Оська, рассказывая, все еще сидел на корточках. А желтый мальчишка уже стоял над ним — с высохшим лицом, танцующий от нетерпения.
— Пойдем! Покажешь, где эта церковь!.. Или надо обязательно до восхода?
— Да хоть когда можно. Только…
— Пойдем! — И он признался с неожиданным жаром: — Я понимаю, я не зря тебя встретил!
— Значит… очень большое желание? — неловко сказал Оська.
— Да! Не меньше, чем твое… Если хочешь, я расскажу!
Оська хотел. Но вспомнил еще одну примету.
— Сейчас не надо. Про желание лучше никому не говорить, пока не спустишься по Цепи.
— А далеко эта церковь?
— Если есть деньги, можно на автобусе. Минут двадцать.
— У меня есть!
Оська вручил пистолет встречному, обалдевшему от радости первокласснику.
— Держи! На память о чайных клиперах!
И они с “Сурепкиным” зашагали из парка.
2
На автобусе, что ходит от центра вокруг Большой бухты в Каменку, доехали до остановки “Гора Артура”. На самом деле гора была еще далеко, а здесь тянулась улица Матросских вдов — старая, односторонняя, с побеленными домиками среди кривых акаций.
От дороги до обрыва было шагов двести. Между улицей и обрывом лежал обширный пустырь. Кое-где торчали остатки бетонных дотов. Пространство сплошь покрывала уже высохшая до серости трава-мартынка. Высокая и твердая.
— Поищем тропинку? Или напрямик?
— Напрямик, — нервно сказал “Сурепкин”.
Затрещали ломкие стебли. Шипастые шарики хватались за штаны, за подолы рубашек, оставляли на коже белые царапины. “Сурепкин” иногда тихо ойкал, поджимал и почесывал ноги. Сразу видно, непривычный.
В мартынке шипел ветер. Не сильный, но какой-то неуютный.
В автобусной толчее Оська и “Сурепкин” молчали, а теперь молчать было неловко.
— Меня зовут Оська…
— Полное имя, значит, Осип, да?
— Нет. Оскар.
— Ух ты, — почему-то удивился “Сурепкин”. — А меня: Норик…
Странное было имя. Но Оське понравилось. Сразу. И он после этого никогда уже не думал о желтом мальчике: “Сурепкин”.
— А как полное?
— Не догадаешься?
— Не-а…
— Никто никогда не может догадаться. Полное имя — Норд… Отец захотел, чтобы так назвали. Он был геолог и весь такой… северный герой. И всегда у него на уме Нансен да Амундсен. Да Роберт Скотт… Ну и хотел, чтобы я был такой же. А я вот…
— Чего… вот? — Оська сбоку неловко глянул на Норика.
— Отец сказал один раз: “Какой человек может получиться из мальчишки, если он боится взять в руки безобидного ужа”…
— Подумаешь! — Оська сразу невзлюбил “героического” папашу. — Во-первых, любой мальчишка уже человек. А во-вторых, каждый человек чего-нибудь боится. Петр Первый боялся тараканов, это все знают… А я например… темноты боюсь, если дома один. И что теперь? Не жить на свете, что ли?
