— Ну-ну, без сырости, — сказал Коля и взял Сашу за ладони. Они были холодные.
— Ты, небось, продрог, — прошептала Саша. — Одет еле-еле…
— Нисколько! Я и думать забыл про холод! А вот ты продрогла. Пальцы как ледяшки… — Он приподнял ее руки и жарко подышал на пальцы. — Теплее стало?
— Теплее…
«Саша, а я видел девочку и нашел ей котенка!» — чуть не сказал Коля. Но удержался. Потому что она сразу: «Страх какой…», и тогда придется щелкать по носу. К тому же ясно, что это не та девочка. Просто случилось удивительное совпадение. Хотя… если Женя Славутский станет снова рассказывать про барабанщика, Коля уже не будет думать, что это просто сказка.
— Пошли, — сказал он Саше. И они, держась за руки, двинулись к дому. Яркая луна смотрела на них с высоты.
— Коля, хочешь, я тебе рубаху сошью? — вдруг тихонько спросила Саша.
— Какую рубаху? — удивился он.
— Флотскую. С большим синим воротником. В таких иногда матросы ходят, которые с заграничных судов… Красиво так…
— Небось, мальчишки засмеют…
— Да с чего же? Над флотским ни над чем не смеются. Хоть над нашим, хоть над заграничным…
— Ну, сшей…
Они вошли во двор. На крыльце стояла Татьяна Фаддеевна.
— Нагулялся? — устало сказала она. — Вот и ладно… Сашенька, спасибо тебе, ты иди домой, спать пора. А мы поговорим…
В комнате Коля сразу сказал:
— А чего такого? Я решил погулять в ночных развалинах, чтобы прогнать из себя всякий страх. А то вы постоянно намекаете, что я трус.
— Видимо, не трус, раз не побоялся нарушить мой запрет и не стал лежать, как было велено… Ладно! Поскольку ты все равно не спишь, вернемся к дневным делам. Нам пора поговорить со всей ответственностью…
Коля был спокоен и внутренне весел. Оленька сказала правду: он и правда ничего не боялся. По крайней мере, в данный момент. И самой чувствительной тетушкиной кары не боялся тоже. Поэтому сказал беспечно:
— А может быть, лучше завтра? Иначе придется спать на животе, а я не умею…
Татьяна Фаддеевна стиснула пальцы.
— Ты можешь хоть на пять минут стать серьезным?!
А он разве не серьезен?
Татьяна Фаддеевна смотрела в темное окно.
— Я хочу сказать вот про что… Сядь. — (Коля быстро сел на постель). — Я… Борис Петрович… он сегодня… предложил мне стать его женой.
— Да? — скучновато сказал Коля.
— Да… и я не понимаю твоего молчания.
— Тё-Таня… — внутри у Коли предательски щекотались смешинки. — Я то при чем? Не мне же он предложил.
— Ты в самом деле несносный мальчишка, — скорбно сказала Татьяна Фаддеевна.
— Но почему? Я… просто не знаю что сказать. В чем тут новость? Все к тому и шло…
— Но сегодня он это сделал официально.
— А вы что ему сказали… официально?
— Я сказала, что посоветуюсь с тобой.
— Зачем?!
— Николя… Мы одна семья, это изменило бы всю нашу жизнь, и я считаю себя не вправе… если ты не согласен…
— Да согласен я, согласен!.. Только дайте одно обещание.
— Какое же?
— Что вы с доктором не станете отправлять меня в Симферополь, на пансион. Если окажусь вдруг тут не ко двору…
— Николя! Как у тебя поворачивается язык… такое…
— Обещаете не отправлять?
— Обещаю… хотя, наверное, следовало бы отправить. Борис Петрович никогда не позволит такого. По-моему, он к тебе слишком снисходителен.
— Он ко мне справедлив… А мы поместимся здесь втроем?
— Это ведь еще не сейчас… Вдова Кондратьева готова недорого уступить нам дом, и можно будет сделать пристрой для гостиной и ванной…
— Вот видите, вы уже все обдумали, — снисходительно сказал Коля. — Ой! У меня еще одно условие…
— Не слишком ли много условий, друг мой? — тетушка, видимо, обрела уже прежнюю уверенность.
— Не много! Летом вы позволите мне гулять босиком!
Татьяна Фаддеевна возвела глаза к потолку…
КАТЕНЬКА
Саша и правда сшила Коле рубашку с иностранным матросским воротником. Не сразу, а к лету.
Давно уже прошла Пасха, пробежал май — с густеющей зеленью трав, цветом акаций и еще каких-то южных деревьев. На дворе у Лазуновых два неторопливых каменщика пристраивали к дому помещение из широких брусьев инкерманского камня. В отношениях доктора и тетушки, кажется ничего не изменилось. Венчание было отложено до того срока, когда будет готова пристройка.
В конце мая Коля с Татьяной Фаддеевной съездили в Симферополь, и третьеклассник Вестенбаум сдал весенние экзамены. Не столь блестяще, как зимой, но все же успешно. А когда вернулся, Саша, смущаясь, протянула ему сверток:
— Вот… Помнишь, я обещала перед Пасхой…
Воротник был ярко-синий, с пристроченными по краям белыми тесемками. А на груди был такой же синий с белыми полосками галстучек. Коля вспомнил, что видел такую форму на матросах с голландского парохода, который весной приходил в Севастополь.
Рубашка оказалась в самую пору. Свободная, легкая. Носить ее с суконными штанами было глупо, и тетушка вместе с Лизаветой Марковной соорудила для Коли холщовые летние брючки длиною пониже колен. Вроде тех, что носили многие городские мальчишки. Только Тё-Таня еще украсила каждую штанину снизу двумя синими пуговками. Так, мол, гораздо приличнее. Коля возмутился — засмеют. Сошлись на том, что пуговки заменили трофейными английскими гудзиками с якорями. В общем, получился вполне морской наряд.
Коля натягивал этот костюм прямо на голое тело. Конечно, мальчику из приличной семьи полагалось носить еще нательную рубашку и нижние штанишки с кружевами. Но Коля с ужасом представил, как эти кружева увидят ребята, когда надо будет раздеваться перед купаньем. Нет уж, надо быть как все. Женька вон тоже… И босиком бегает, как остальные.
Увидев босого Женю Славутского, Татьяна Фаддеевна махнула рукой и больше не мешала племяннику «деградировать» окончательно.
Купались обычно за Артиллерийской бухтой, где Хрустальный мыс опоясывали галечные пляжи. Здесь было удобно. Девчонки и тетушки поблизости оказывались редко. А если поодаль, то и наплевать. Сбросил с себя все, кроме нательного крестика, и с разбега бултых в зеленую глубину. К медузам, юрким ставридкам и суетливым замшелым крабам.
Коля научился плавать еще в Петербурге, вернее на даче под Петергофом, у знакомых. Но то купание, в пресной и мутноватой балтийской воде, не шло ни в какое сравнение со здешним. Черноморская вода была плотной, держала мальчишек на плаву как рыбешек, и, казалось, утонуть в ней невозможно. Коля так и говорил Татьяне Фаддеевне в ответ на ее вечные опасения. И добавлял:
