Но зачем он здесь, этот конь? При чём здесь конь, если Валька грохнул пепельницу?
И что сейчас будет?
— Валька, — услышал он голос, от которого немного отвык.
И увидел отца.
— Валька, глупый…
Валька зажмурился и бросился к нему. За помощью, за прощеньем. И, прежде чем уткнулся в знакомый жёсткий пиджак, он успел крикнуть:
— Я больше не буду разбивать твоих собак!
И, уже подхваченный большими руками, всхлипывающий и счастливый, он повторил, прижимаясь щекой к отцовскому плечу:
— Не буду разбивать…
— Эх ты, малыш, — тихонько сказал папа. — Ну, перестань.
Валька приоткрыл глаза, посмотрел вниз и сквозь мокрые ресницы увидел блеск золотистой конской гривы.
Но сейчас не заплачешь, не уткнёшься в пиджак. Потому что дело не в фаянсовой собаке. Разве помогут слезы?..
Конечно, дома придётся всё рассказать. Это неприятно, но не страшно. Лишней беды от этого уже не будет, и помощи тоже. А что делать в школе?
За домом, за снежным валом сугробов слышались ребячьи крики. Там Андрюшка вёл с Толькой Сажиным бой за крепость. Один раз крики стали особенно громкими, потом хрипло затрубил горн, однако сигнал оборвался на половине.
Вальку не трогал шум сражения. Не удивила и наступившая тишина. Он сидел, не чувствуя холода, и не собирался вставать и идти.
И когда вдруг появился перед ним Андрюшка, Валька сразу не понял, что ему надо.
— Валька, встань…
Боже мой, что людям надо? Все только и знают: Валька, Валька, Валька! Оставьте Вальку в покое!
— Ну, Валька… — Голос Андрюшки звучал жалобно и требовательно. Валька тихо сказал:
— Уйди.
— Ну, Валька. У Павлика идёт кровь.
У кого-то идёт кровь. А при чём здесь он?
— Валька…
Однажды тоже не хотелось вставать. В лагере. Он до двенадцати просидел у костра, а в три надо было подниматься на встречу солнца. А его как свинцом придавило. Но кто-то сказал: «Солнце всходит в три тридцать…» И Валька вскочил. Ведь в самом деле — солнце должно взойти через полчаса. Его не остановишь. Надо встать.
Валька шевельнулся. Потому что в Андрюшкиных словах прозвучало то же требование немедленного подъёма. Ты сидишь, а у кого-то беда. Кровь идёт. Пусть у тебя хоть тысяча несчастий, но у кого-то — ещё одно.
— Ну, Валька. Ну, пожалуйста, встань.
Встань, Валька. Это так же обязательно, как восход солнца.
— Почему у него кровь? — сказал Валька и поднялся. Рывком.
Штурм был горячий, и Павлик, маленький горнист крепости, заиграл боевой сигнал. Он забыл, что у старого горна металлический, а не пластмассовый мундштук.
Была сорвана с губ кожа. Ребята сгрудились у столба под фонарём и бестолково топтались вокруг раненого горниста. Павлик не плакал. Он только наклонил голову, чтобы кровь не пачкала пальтишко, и испуганно смотрел, как чёрные капли дырявят снег.
— Надо же было догадаться… — сказал Валька. Торопливо схватил пригоршню снега и прижал к губам Павлика.
От ладони и от тёплой крови снег таял, превращаясь в кашицу.
— Он даже не заметил сперва, что губы примёрзли, — сказал Толька Сажин.
— Домой надо, — сказал Валька. — Здесь ничего не сделать.
— Домой нельзя, — объяснила Ирка-скандалистка. — Дома ему попадёт.
— За что попадёт? Что ты чепуху городишь! У человека беда, а ему попадёт.
— Нет, правда, — тихонько сказал Андрюшка. — Его всегда за такое ругают.
— Порядочки… — процедил Валька. — А ну, дайте платок. У кого есть?
Платок нашёлся у Ирки. Валька приложил его к губам горниста, но тонкая ткань быстро промокла. Валька снял шарф и прижал его к платку.
— Держи так. Пошли ко мне.
Мысли о сегодняшней беде слегка отодвинулись, дав место тревоге за малыша-горниста. Они всей толпой ввалились в тесную кухню.
— Тихо вы… — прикрикнул Валька. Дома ещё никого не было. Он сдёрнул с Павлика пальто и валенки и уложил его в комнате на диван. Вверх лицом. Кровь шла уже не так сильно.
Потом он включил электрочайник.
Малыши сидели в кухне притихшие. Запотевший горн стоял на столе.
— Что теперь с ним будет? — шёпотом спросил Толька Сажин и смешно приоткрыл рот.
— Наверно, жив останется, — сказал Валька. С тёплой водой он вернулся в комнату. Павлик лежал спокойно, только часто моргал.
— Больно?
Павлик помотал головой.
— Немного потерпи, если будет больно.
Он действовал осторожно и быстро. Убрал платок и куском бинта начал смывать кровь с подбородка и щёк. От вида крови слегка мутило, но это были пустяки.
Главное то, что он, Валька, ожил. Если бы не этот раненый горнист, он до сих пор сидел бы на проклятой заледеневшей скамейке, не зная, что делать. Это просто здорово, что в такую минуту он оказался нужен. Хорошо, что пришёл Андрюшка и потребовал: «Встань!»
И, как награда за то, что он всё-таки встал, к Вальке пришло спокойствие.
Конечно, это было не настоящее спокойствие. Мысль о том, что же будет завтра, не уходила.
Но не было страха.
И не было беспомощности. Словно снежные стены крепости-малютки могли защитить Вальку от всех бед за то, что он спас её раненого бойца.
— Всё, — сказал Валька. — Полежи теперь немного. Больше ничего не сделать. Рот ведь не забинтуешь.
Павлик слегка улыбнулся.
Валька взял его пальто и валенки, вынес на кухню и мокрой щёткой начал стирать с них бурые кровяные капли.
Андрюшка следил за ним напряжённо и молча.
— Что ты меня так разглядываешь? — поинтересовался Валька.
— Я не разглядываю… Валька… Нет, я так…
Что-то тревожило его. И, чтобы как-то отвлечь Андрюшку от беспокойных мыслей. Валька сказал:
— Я договорился, с кем тебе на каток ходить… С моими знакомыми. В общем, можно покупать коньки.
— Хорошо, — откликнулся Андрюшка, но как-то рассеянно.
Тихонько вошёл Павлик.
— Кровь уже не идёт, — сообщил он.
— Ну и порядок. Только иди сразу домой, а то губы на морозе обветреют. И горячего не ешь сегодня…
Он проводил ребят на крыльцо.
— До свидания, Валька! — крикнул уже от калитки Андрюшка.
— До свидания! — громко ответил Валька и прислонился затылком к заиндевелому косяку. Ему казалось, что холод прояснит мысли и поможет во всём разобраться.
