Если бы совсем недавно кто-то пообещал Иге, что он, как резвый дошколенок, будет плясать на брошенной шине — посреди улицы, с малолетней девчонкой! — он бы… да, он бы только пальцем покрутил у виска. А теперь — вот! И главное, совсем не стеснялся!
Наконец они спрыгнули внутрь шины. Степка сказала, весело дыша:
— Откуда тут эта штука? Здесь и машин-то не бывает.
— Наверно, кто-то где-то нашел и покатил к себе. А потом бросил, потому что надоело…
— А зачем она нужна?
— Иногда большие парни такие шины зажигают на лужайках вместо костра. Одной хватает на всю ночь. Сидят вокруг и голосят под гитару. Или танцуют под магнитофон…
— А еще она, что бы прыгать вот так! Да?
— Да!
— А сейчас она ничья?
— Конечно! Раз валяется…
— Давай тогда укатим ее в наш двор, чтобы не сожгли. А потом еще попрыгаем!
— Думаешь, справимся?
— Ну, попробуем! А?
Не очень-то нужна была Иге эта резиновая громадина. Но огорчать Степку не хотелось. После того, как только что дружно плясали вдвоем… «Назвался груздем…»
3
Самое трудное было поставить шину на ребро. Ига отыскал в репейниках оторванную от забора доску. Подтолкнул один конец под тугой резиновый бок «анаконды». Другой конец поднял до пояса.
— Степка присядь, подержи плечом. Это не тяжело, потому что рычаг…
Степка — молодец, все сделала как надо. А Ига упал рядом с шиной, сунул плечо под приподнявшийся край. Уперся в травянистую землю ладонями, поднатужился, встал на четвереньки. Степка бросила бесполезную теперь доску, сунула свое плечико рядом с Игой.
— Уйди, тебя раздавит! — (И опять вспомнился кнам-одуванчик).
— Не, я сильная…
Вдвоем они подняли чудовище. В стоячем положении удерживать его было нетрудно. А вот катить… В переулке был небольшой уклон — оврагу, — а толкать шину полагалось в другую сторону, к Степкиному двору.
— Ну, взяли, — скомандовал Ига. И подналег. Шина была ростом выше, чем он. Степка пристроилась рядом. Но вдруг отчаянно завопила! Отпрыгнула! Ига с перепугу отпустил шину. Степка, согнувшись, прыгала на правой ноге, а за левую держалась двумя ладонями под коленкой. И подвывала.
— Что с тобой?!
— Ужалил кто-то! Ы-ы-ы… Ой, держи! — Она вытянула руку.
Оказалось, что шине надоело стоять без поддержки. Но она решила не падать, а не спеша двинулась вниз по переулку. Ига секунды две смотрел обалдело. Что делать? Чудовище ловить или Степке помогать?
— Лови! — заголосила Степка. Но было поздно. Могучее резиновое колесо поднабрало ход. Сзади хватать — бесполезно, не удержишь. Спереди — себе дороже, сомнет в лепешку. И свободная от ловцов шина резво (несмотря на вес!) запрыгала по Земляничному проходу.
Ну и прыгала бы, леший с ней! Но ведь неприятности всегда одна к одной. Из калитки в заборе выдвинулась в проход тетя необъятных размеров. Неторопливая и уверенная в себе. Сделала несколько шагов на дорогу. Шину она не видела.
— Берегись! — в два голоса взвыли Ига и Степка.
Тетя наконец заметила опасность. И вот ведь ненормальная! Ей бы сделать два шага назад — время еще было, — так нет же! Остановилась, подняла руки к щекам и завизжала так, что прогнулись ближние заборы. «Капут», — с ужасом понял Ига.
Но шина оказалась умнее толстой тети. Или просто не вынесла сирены. Она вильнула, пронеслась в полуметре от раздутого визгом бока и помчалась дальше.
Но сворачивать еще раз шина не хотела. А Земляничный проезд не очень-то прямой. Шине взять бы левее, и тогда открытый путь к оврагу. Но она неслась по прямой, пока не грянулась о изогнутый дугою забор. За этим забором стояла приземистая банька. Шина с маху повалила доски забора на баньку, взлетела по ним, как по горке, на двускатную крышу, а с нее, будто с трамплина, сиганула в огород.
В баньке мылся ее хозяин — ветеран и член союза «Наши силы» Капитон Климентьевич Калашный. Услыхав могучий удар и ощутив сотрясение, как от бомбы, он решил, что — наконец-то! — и в этом тихом краю началась война. Теперь можно будет свести счеты с внешними и внутренними врагами. Натянув бязевые кальсоны пехотного образца, Капитон Климентьевич выскочил наружу. Но в безоблачной синеве не было никаких летательных аппаратов, не пахло ни тротилом, ни гексагеном.
— Провокация! — громко сказал в пространство оскорбленный ветеран.
Шину он не заметил. Потому что ее уже и не было. Прыгнув с крыши, она аккуратно прокатилась между помидорными грядками, не задев ни одного растения, затем в дальнем конце огорода сшибла плетень и ухнула в овраг. Там она домчалась до Говорлинки и наконец улеглась, решив отдохнуть в прохладных струях.
Там она и лежит до сих пор.
В первый день ее не было видно под водой, но скоро квамы разобрали плотину, уровень понизился и черное тугое колесо заблестело на солнце. Квамы сразу приспособили его к делу. Внутри, где застаивалась теплая вода, оборудовали купальный бассейн для малышей. А снаружи устраивали на резиновом кольце круговые гонки на самокатах. Конечно, это делалось по ночам, когда рядом не было никого из великанского человечьего племени…
Впрочем, все это Ига и Степка узнали гораздо позже. А в тот момент, когда шина вильнула на дороге, Ига скомандовал: «Ноги!» — и они вдвоем рванули вдоль по Земляничному проезду, а потом за угол, в Утиный переулок. Отдышались только через два квартала, у киоска, где принимают пустые бутылки (называтся он «Стекляшкина будка»)
— Эта тетка — известная во всем Заовражье скандалистка, — выдохнул Ига. — И, наверно, она меня узнала…
— Попадет?
— Не исключено, — буркнул Ига. Хотя знал, что сильно не попадет.
Степка вдруг опять ойкнула, всхлипнула, ухватила поджатую ногу.
— Что случилось-то? — вспомнил Степка.
— Пчела, наверно…
— Покажи, — он присел..
У Степки под коленкой был черный игольчатый прокол, а вокруг набухала розовая опухоль.
— Похоже, что не пчела, а оса… — Ига озабоченно свел брови. Среди ос попадались «га-гадостные», как выражался Казимир Гансович. Они были не местные, а прилетали иногда издалека, от Ново-Груздева. С такими шутки плохи, если нет в кармане кнамьего шарика.
— Сильно болит?
— Ага…
— Пойдем! Тут недалеко одна бабка живет, она поможет…
Бабка Анастасия Ниловна жила в сотне шагов от Стекляшкиной будки. Занималась тем, что собирала и сдавала пустые бутылки да еще помогала хворым соседям всякими снадобьями и ворожбой. Был у бабки сострадательный характер, никому не отказывала. Пенсионерам смягчала радикулитные страдания и денег не брала. Ребятам охотно лечила шишки и ссадины. При этом, правда, говорила: «Уж не знаю, что получится. Я ведь не то, что моя знакомая Ядвига Шишковна, у нее высшее образование, а я самоучка…»
