«А из каких?» — чуть не вырвалось у Иги.
— Наверно, я из тех, кого однажды спасли…
— Как это?
— Едва ли я в самом деле был человеком. Вдруг вспомнилось, что был березой. Деревом… — Фанерный Выбор говорил, не меняя позы и не поднимая лица. Звук теперь шел, как от радио. — Однажды березу, маленькую еще, надломило ветром. У края дороги… Проходили мимо дети, мальчик и девочка, выпрямили, перебинтовали ствол, надлом затянулся. Береза жила потом долго… Через много лет, когда расширяли дорогу, деревья на обочине спилили, отправили на завод, где выпускают фанеру… И вот, у меня третий слой как раз из той березы…
— Занятно… — Это прозвучало развязно, нехорошо, хотя Иге было слегка жаль Фанерного Выбора. И, чтобы загладить неловкость, он спросил (уже совсем без страха):
— Ну, а дальше-то что?
Надо было не ждать ответа, а мчаться за Степкой. Теперь никто не помешает! Но Ига все же помедлил секунду. И услышал:
— Не знаю. Совсем не знаю…
В этот миг поблизости опять взметнулся бесшумный взрыв. Горячим воздухом пригнуло тростники, рвануло Игины волосы. Он опрокинулся на спину и быстро сел снова. У Фанерного Выбора горело плечо. Теперь снова было видно, что он из фанеры, огонь быстро растекался по ней — не спасти. Плоская фигура была неподвижна. Видимо, фанере не больно, если даже она «немножко человек». И все же Ига зажмурился. А когда глянул опять, Фанерный Выбор горел уже не перед ним, а на экране.
Ига сидел перед экраном на первом ряду. А рядом, за твердым поручнем, виновато сопела съеженная Степка. Ига нагнулся, глянул ей в освещенное экранным пламенем лицо. Оно было все то же —измученное, с полосками слез. Ига откинулся к спинке и молча притянул Степку к себе. Волосы ее защекотали Игино ухо. «Эх, Степка ты, Степка…»
Экран погас. Под потолком стал нарастать ламповый свет. По сторонам от экрана сами собой распахнулись двери, впустили солнце. Ига и Степка молча вышли из кинотеатра. И оказалось, что вышли не из «Красной пирамиды», а из старенького кино «Звезда» на улице Юных садоводов.
Перед «Звездой» был маленький сквер. Пустой, только бабочки летали, да галдели воробьи. Грело вечернее солнце. Ига только теперь вспомнил про своим часики, взглянул. И увидел, что здесь все то же время, когда он проник в кладовку. Он взял Степку за холодные пальцы и повел к решетчатой скамейке. Сели.
3
— Ну? — сказал Ига.
— Что? — прошептала Степка.
— Говори.
— Что говорить? — Степка посопела.
— Сейчас получишь… — неуверенно пообещал Ига.
— Я правда не знаю что говорить, — Степка совсем опустила голову. — Ты… спрашивай по порядку.
— Спрашиваю по порядку. Зачем тебя понесло из кладовки в ту дыру?
Она покачала стоптанной, надетой на босу ногу сандалеткой.
— Если кнамий шарик… если он хорошо помогает, когда его подарил друг… то отцу, наверно, тоже помог бы. Если подарить… Ведь дочь для отца не меньше, чем друг…
— Ты… что ли, хотела найти там отца? — совсем уже другим тоном спросил Ига. Виноватым.
— Ага…
— Там же шестидесятые годы, как при первых космонавтах. Твоего папы тогда на свете не было…
— Было… То есть был. Там всякие годы, когда как. На том дворе радио слышно, из окошка, там говорят: «Доброе утро, сегодня второе июня тыща девятьсот семидесятого года…» Или восьмидесятого, или еще по всякому. Я часто слушала…
— Ты же обещала, что не будешь одна ходить в кладовку.
Степка повела плечом. Кажется, без виноватости.
— Я не утерпливала… не могла утерпеть… А в тот раз, рано утром, сказали: «Поздравляем школьников с началом учебного года. Сегодня первое сентября…» И год, когда папа пошел в пятый класс…
— И ты хотела найти его, пятиклассника?
— Ага… Спросила бы: «Кто тут Витя Развилкин? А потом отдала бы шарик. Сказала бы: «Мальчик, ты храни его всю жизнь, даже когда большой станешь. Он тебя спасет…»
«От пули и от человеческого зверства не спасет», — чуть не сказал Ига. Сдержался. Но Степка, видимо, его поняла.
— Я хотела, чтобы от змеи спас… Папа в той батарее, где его… ну, где этот полковник… он там случайно оказался. Он должен был уезжать в отпуск, а его укусила змея. Он попал в госпиталь, неделю лежал, вовремя не уехал. И тут его попросили: в соседнем полку офицер заболел, вы покомандуйте за него, пока не поправится, а потом мы вам эти дни добавим к отпуску. Он и согласился… Ничего бы не было, если бы не змея…
Ига молчал, отковыривая от ноги последнюю белую скорлупку. Что он мог сказать?
— Степка… Но ты же говорила, что папа учился не здесь, а в Среднекамске.
— Я думала, что как-нибудь доберусь. Пролезу в поезд… А потом показалось, что я уже в Среднекамске, сразу… Я стала спрашивать, где школа номер восемь…
— И не нашла его… Витю Развилкина?
— Конечно нет, — еле слышно отозвалась Степка. —Там… все не такое. Все перепутанное, как во сне… Я бы не выбралась, если бы не ты…
— А зачем ты с ребятами в кино-то отправилась?
— В кино? Ига, я не помню… Я ходила, искала, искала. Кругом какие-то лестницы, мосты, я поняла, что заблудилась. А потом поле, где все кругом взрывается… Да, кино я вспомнила! Но ведь там ребят не было, только ты…
— Степка, ты больше не делай так… — попросил Ига.
— Ага, я больше не буду. Все равно там все не то, чего ищешь. Запутанное…
— Потому что в прошлое так просто, через дыру в стенке, не попадешь… А когда попадешь, ничего, наверно, не изменишь. Если уж что-то было, значит было…
Это были горькие слова, но их следовало сказать. Не только Степке, но и себе.
Потом они сидели несколько минут просто так. Молчали. Наконец Степка пообещала снова:
— Больше не полезу.
— Честно?
— Ага… Да и не получится. Кладовка больше не откроется.
— Почему?
— Ты же закрыл за собой дверь, когда полез в ту дыру?
— Она сама закрылась…
— И защелкнула замок. А я потеряла ключ. Там … Без ключа не открыть.
— Может, и хорошо…
— Кто знает, — со взрослым вздохом сказала она.
— Ох, Степка… А кинопленка осталась в кладовке?
— Нет! Я же ее унесла, спрятала под подушку. Забавно, да?
— Ты молодец!
Она улыбнулась наконец. Ига сказал:
— Идем домой.
У колонки на перекрестке он заставил Степку умыться. И умылся сам. Вздохнул:
— Все равно мы как пугалы… Будь готова, что тебе влетит от деда и бабки по первое число. Скажут: «где тебя черти носили с самого утра!»
