Лишь одному человеку, кроме себя самого, Акимыч позволил поселиться на пароходе. Художнику Филиппу. Весной они познакомились на рынке, где покупали картошку, и понравились друг другу. Дело в том, что старик вообще любил художников. Он читал много книг про живопись, собирал и хранил в папках вырезанные из журналов копии картин и любил порассуждать о Врубеле, Пикассо и Чюрлёнисе. А на пароходе с кем поговоришь?
У Филиппа не было квартиры, он обитал у своей одинокой тетушки, а тетушкин характер был не самый подходящий для совместного проживания. Узнав про такое дело, Акимыч предложил Филиппу жилплощадь на «Богатыре». Тот обрадовался. Устроился на лето в рулевой рубке, похожей на квадратный домик с плоской крышей.
В рубке сохранился штурвал с рукоятями — ну прямо как на старинном паруснике. А снаружи на стене был привинчен узорчатый кронштейн, на котором висел судовой колокол. С надписью «Богатырь». Размером с небольшое ведро. Этот колокол Акимыч не отдал чиновникам из пароходства, которые забирали с «Богатыря» всякое уцелевшее имущество и предметы из цветных металлов.
— Как же судно может без сигнального колокола? Вы спятили, господа-товарищи начальники? Только сухопутные люди могут рассуждать так без всякого понятия!
— Да зачем сигналы, Вячеслав Акимович, если вверенное вам павсредство мертво сидит на мели?
— Сидит или не сидит, а в списках числится. И потому колокол есть его неотъемлемая принадлежность!
Чиновники махнули рукой.
Каждое утро Акимыч начищал колокол пастой и суконкой. Бронзовые бока отражали солнце с такой силой, что сияние видно было с берега за целую милю. В петлю на чугунном «языке» колокола старик вплел специальный пеньковый трос для дерганья. На флотском языке он называется «рында-булинь».
По вечерам Акимыч и Филя сходились в каюте, грели на керосинке чайник и разговаривали о художниках и просто о жизни. Днем старик наводил на пароходе порядок (хотя и бесполезное это дело), ходил на рынок за продуктами, варил супы и каши или читал книги про живопись. А Филя на верхней палубе писал этюды. Иногда он вздыхал, откладывал кисть и смотрел в заречные дали. Его небольшие, но очень яркие глаза туманились…
Вот с такими людьми и подружился Вася Перепёлкин, когда Переверзя, Штырь и Цыпа загнали его на пароход.
Оказалось, что люди замечательные. Уже через полчаса Вася чувствовал себя на «Богатыре» как дома. Он сидел по-турецки на стариковой койке и, растопырив коричневые от йода колени и локти, макал в кружку с очень сладким чаем черный сухарь. Жевал и рассказывал Акимычу и Филиппу про свои приключения.
Вася ничего не скрывал. Ведь эти люди спасли его, значит — хорошие. А к хорошим людям Вася всегда относился с доверием. Он и про Колесо выложил все как есть. И в доказательство своей правдивости покатался перед стариком и художником по палубе, а потом лихо проехался на берег и обратно по тросу (шину приходилось то натягивать, то опять снимать; Вася это делал уже без большого труда). Акимыч покачивал головой, Филипп чесал бороду. Оба уважительно поглядывали на Колесо. Правда созвучия с Колесом у них не получилось, и, трогая обод, они не слышали никаких слов. Но верили, что Вася слышит.
— А у нас, видать, просто длина мысленных волн другая, — понимающе сказал Филипп. — Зато у меня одна кисточка есть, с ней у нас созвучие, как у тебя с Колесом. Я этой кисточкой как раз того мальчика рисовал, на второй картине с городом.
Вася спросил, где теперь эта картина.
— Сейчас… — отозвался Филипп.
Вася и Акимыч вернулись в каюту, а Филипп взбежал к себе в рубку и вернулся в натянутым на подрамник холстом. Поставил картину на табурет, прислонил к стенке. Солнце из квадратного окна широко падало на холст. Вася сразу узнал тот город. Замечательный город! Но…
— Дядя Филипп! Вы же говорили, что мальчик в красной куртке, а здесь он совсем как я сейчас…
— Во-первых, я не дядя, а просто Филипп. А во-вторых… гм… в самом деле…
Тонконогий и тонкошеий мальчик, что стоял в углу картины спиной к зрителю, был в рубашке и штанах песочного цвета. В одной руке он держал скомканную панаму, в другой колесо с педалями. Ярко блестели белобрысые прядки.
Филипп уставился на холст и дергал себя за бороду, словно хотел вырвать клок. «Притворяется!» — подумал Вася.
— Это вы сейчас нарисовали! Того закрасили, а этого раз-раз! Да?
— Когда бы я успел? За полминуты!.. Да и потрогай — краска сухая…
Вася недоверчиво потрогал. Сухая…
— Это, судя по всему, моя кисточка постаралась, — наконец решил Филипп. — И не сейчас, а вчера-позавчера. Видать, что-то чуяла заранее…
— Разве так бывает?
— С ней еще и не такое бывает, — задумчиво отозвался Филипп. — Но хотелось бы знать: зачем это она?
— Чудеса… — вздохнул Акимыч. Но так, что было ясно: он встречал в жизни чудеса и поудивительней, чем это.
Скоро совсем перестали удивляться. Если есть волшебное Колесо, почему бы не быть и волшебной кисточке? И почему бы ей не сделать в картине поправки? Тем более, что Филипп говорит — это не впервые…
Наконец Вася собрался домой. Ловко укатил по тросу на берег, там снова надел на Колесо шину. Встал на педали и, балансируя, помахал Акимычу и Филиппу.
— Прилетай еще, птаха! — сипло крикнул Акимыч.
— А можно завтра?!
— Можно!! — разом ответили Акимыч и Филипп.
Мальчик и музыка
Вася стал приезжать на пароход почти каждый день. Лишь по выходным он ходил с папой на речной пляж или с мамой на рынок за помидорами и капустой или с ними обоими в городской парк, где аттракционы (но прогулки втроем он не очень любил, потому что в конце их мама и папа обязательно начинали спорить). А в обычные дни Вася вскакивал с постели, катил на Колесе в булочную за батоном, пылесосил половик в прихожей (это были его постоянные обязанности) и спешил на «Богатырь».
На площади у башни он теперь почти не появлялся. Не потому что боялся Переверзи, Штыря и Цыпы (пусть попробуют догнать!), а просто на пароходе было интереснее. Лишь одни раз Вася заехал на Водопроводную площадь — чтобы сказать спасибо Максимке. И сказал. И подарил ему пластмассовую модель старинного самолетика. Веснушчатый круглоухий Максимка заулыбался большими потресканными губами.
— Вот хорошо… Мы его в нашем сарае подвесим, к потолку.
— А что за сарай?
— Ну, мы там с ребятами из нашего дома собираемся. Оркестр устраиваем…
— Максимка, значит, ты музыкант?
— Не-е! Я только немного пробую. На губной гармошке! — И укатил на своем скейте, подняв самолетик над плечом.
Ну что же, у каждого своя жизнь. Кому оркестр, кому старый пароход…
На «Богатыре» Васю всегда встречали обрадованно. Даже непонятно, отчего он так пришелся по душе старику и художнику… А может, и понятно! Старик, наверно, скучал по внукам (где-то в Хабаровске жили десятилетние близнецы Толик и Сережа). А Филипп был благодарен Васе за совет насчет картины. Да и вообще что удивительного, если трем хорошим людям интересно друг с другом. Бывает, что разный возраст при этом ни чуточки не мешает…
