— А когда эта “временность” кончится, нам конечно скажут: на прежнюю квартиру не имеете права. Опять все та же причина: жилплощадь ведомственная, а капитан Мезенцев уже не служил в МВД, когда погиб… И попробуй тогда въехать обратно! Штурмом, что ли брать? Поселят тут какого-нибудь Панкратьева…
Папа действительно ушел из милиции за полгода до гибели. Вернее, ушел из ГАИ. Месяца три проработал в милицейской газете “На страже порядка”, а потом уволился и оттуда, перешел в “Городские голоса”.
— А почему он в “На страже…”-то не стал работать? — спросила я Илью.
— А все потому же…
— Почему?
— Ну, я же тебе, Женька, объяснял. Видимо, он начал копать какие-то случаи со злоупотреблениями больших чинов. Взятки там, подложные документы и все такое… Ему стали грозить, следили. Компьютер его проверяли тайком… Даже к мне подъезжали после похорон: “Мальчик, ты не знаешь, нет ли у вас дома каких-нибудь папиных дискет?” А дискет не было… А может, и была какая-то тайная дискета, но папа спрятал ее очень далеко, никому не найти…
Затем Илья сказал уже иначе, с дурашливой ноткой:
— А ты слышала, к нам летит на большой скорости еще один поганый космический объект. Черная дыра под номером… тьфу, забыл. Неважно… В общем она мчится и пожирает попавшиеся на пути звездные системы. Наше Солнце с планетами для нее — раз облизнуться… Правда приблизится она не так скоро, как астероид, через двести двадцать миллионов лет…
— Успеем еще обсудить детали, — буркнула я.
А когда легла спасть, стала думать: почему все так скверно? Из дома гонят, из Дворца гонят… Может, скоро вообще погонят с планеты? И тогда что? Головой в ту черную дыру?
Но за грустными мыслями, поглубже, шевелилось и хорошее. Память о том, как храбрый Паша вел нас тайным подземным путем. Его история про выброшенный револьвер (“Нихт шиссен!”). И Томчик с его беззащитной доверчивостью… И запах снега, и яркие звезды…
Операция “Грусть”
1
Прямо на площадь ребята вытащили усилитель и динамики. Человек пять встали с гитарами и аккордеоном, а человек двадцать просто так — хор. Это и были девчата и мальчишки из дворцового хора. И, кажется, еще из эстрадных “Утят”. Они очень дружно пели:
Едет, едет ППЦ
С гордой миной на лице.
Скоро будет он хозяин
В Арамеевском дворце!
Крах терпел он много раз:
Дал пинка ему Кавказ,
И в реформе он военной
Выше копчика увяз!
Но теперь — гляди любой! —
Он ужасно горд собой.
С целой тыщей ребятишек
Трудный выиграл он бой!
Чтобы никто не путался в словах и мог подпевать, слова эти были написаны на двухметровом плакате, поднятом над головами.
Конечно, это был не пикет. Был это митинг или, точнее, демонстрация. Народ выстроился даже не в три ряда, как обещал какому-то референту директор, а в пять или шесть. Правда не вокруг всего дворца, а перед его фасадом. Ведь именно к парадному входу с колоннами и гранитным крыльцом должен был подкатить генерал со свитой.
Я даже представить не могла, что соберется столько ребят! Когда они работают в разных кружках, в разных комнатах и в разное время, совсем не заметно, что у Дворца такое население. А когда все вместе… ого!
Наша “корабельная компания” держалась плечом к плечу: Пашка, Лоська, Люка, Стаканчик, я. И Томчик был с нами. Люка объяснила:
— Мать не хотела его пускать, а отец сказал: “Пусть идет, может хоть немного научится смелости…”
Все-таки ненормальный у него папаша. Томчик же не проявлял никакой боязни, сам рвался на митинг!
У памятника декабристам стояли милицейский газик и автобус. Изредка оттуда доносился мегафонный голос:
— Граждане педагоги! Потребуйте от детей, чтобы они разошлись! Вы несете полную ответственность за возможный инциденты!
— А вы не устраивайте их, инциденты-то! — ответил тоже через мегафон директор Федор Федорович. — Уберите дубинки! — Потому что из автобусов вышли и стали редкой цепочкой человек десять в камуфляже и беретах, и с дубинками у пояса, разумеется…
— Граждане педагоги! — продолжал вещать милицейский чин ровным и безнадежным голосом: — Митинг не санкционирован! Дети и вы поступаете незаконно! Это может иметь последствия!..
Я увидела, как директорским мегафоном завладел Петруша.
— Это не митинг, а пикет! Никто не говорит речей, мы просто стоим! На пикеты разрешений не требуется!
Речей и правда никто не говорил. Но время от времени все, обняв друг друга за плечи, начинали скандировать:
— Не от-да-дим Дво-рец! Не от-да-дим Дво-рец!..
Эти же слова были на многих плакатах. А еще были такие:
“Генерал, воюйте с террористами, а не с детьми!”
“Это НАША территория!”
“Все лучшее детям, да?”
Но генерал Петровцев не читал плакатов, не слышал песни и дружных криков. Он все не приезжал… И не приехал в тот день.
Мы стояли около часа, было зябко, по брусчатке мела поземка. Что дальше-то?
Омоновцы в своей шеренге мирно переминались десантными башмаками и потирали уши.
Между памятником и ребячьим фронтом ходили два парня в красных куртках, с тяжелыми видеокамерами на плечах. Я подумала, что, если милиция двинет на нас, операторам достанется прежде всех. Но, кажется, шло к тому, что все кончится мирно. Кое-кто из ребят потихоньку начал “линять” из рядов. Да и в самом деле, чего ждать, если ППЦ не принял боя! Федор Федорович снова взял микрофон:
— Ребята! Пора нам расходиться! Вы показали, кто должен быть настоящим хозяином Дворца! Будем надеяться, что власти не оставят ваши требования без внимания!
И плотный строй стразу стал редеть, рассыпаться…
— Люди, бежим в кафе “Белоснежка”! — предложила Люка, жарко дыша на ладони. — Там горячий кофе… А то Лоськин бронхит опять расцветет пышным цветом.
Лоська сказал, что ничего подобного и что мазь Пашкиной бабушки излечила его полностью и навсегда. Но в кафе побежал охотно.
Вечером наш “пикет” показали в городских “Новостях”. И весь длинный строй, и плакаты, и омоновцев, и унылого майора с мегафоном, и дружных певцов с музыкантами, и… всю нашу компанию! Правда, это было две-три секунды, но я успела возликовать:
— Мама, Илья, смотрите!
Мама ахнула:
— Значит, ты была там !
— Конечно! Все наши были! Даже маленький Томчик пришел!
— При чем здесь Томчик! У него свои родители! А у тебя — я! Мало мне страхов из-за твоего брата, теперь я из-за тебя я должна тоже…
