В этих сумерках выбрался из-под крыльца котенок Мявкус, которого тетка Зинаида никак не пускала в дом. Он вздрагивал.
Из низких облетевших кустов появился дракозленок Гриша. Он стряхивал с растопыренных крыльев капли.
— Привет. Опять выгнала? — сказал он.
— Теперь придется Прошку на улице ждать. Половину дня…
— Давай слетаем на Дракуэль, — сказал Гриша. — Я тебя столько раз уже звал, а ты…
— Я боюсь… Ты лучше бы Прошку свозил, она храбрая.
— Свожу, когда сделаюсь взрослый. А пока мне ее не поднять… Полетели!
— Ой…
— Сколько можно ойкать! Ну-ка, садись между крыльев… На Дракуэли тепло, не то, что здесь. И дракозьего молока сколько хочешь.
— Я много хочу, — признался Мявкус, который не завтракал.
— Там еще больше… Давай!
Мявкус еще раз сказал "ой", зажмурился и прыгнул Грише на спину.
— Не бойся, — сказал Гриша, — это ведь быстро. Не успеешь мигнуть — и там. Только держись крепче.
— Я хорошо держусь. Я цеплячий.
— Как это "цыплячий"? — удивился Гриша. — Ты же кошкин сын, а не курицын.
— Це-плячий! То есть крепко цепляюсь… — И Мявкус запустил коготки в Гришину шерсть.
— Молодец, — сказал Гриша. И вдруг засмеялся. — Вот бы Макаронина увидела нас! Села бы в лужу от удивления!
— А что такое "макаронина"?
— Не "что", а "кто". Прошкина учительница.
— А я думал, что макаронина это такая еда, — завздыхал голодный Мявкус. — Трубка из теста в молочном соусе. Так мяв-вкусно…
— Тоже правильно. Только еда это, когда с маленькой буквы, а Прошкина учительница — с большой, — объяснил грамотный Гриша.
— Лучше бы наоборот, — рассудил Мявкус.
— Что поделаешь… Ну, полетели?
И они полетели".
Октябрь 2005 г .
СЕМЬ ФУНТОВ БРАМСЕЛЬНОГО ВЕТРА
Первая часть
МУЧАЧА ДЕСТАБЛЕ
Отвратительная девчонка
1
“Девочка” по-испански — “мучача”. Это сообщил мне Илья. В прошлом году ему вздумалось осваивать испанский язык (будто мало немецкого и английского!). За неделю Илюха выучил полторы сотни испанских слов и два десятка фраз. Вот тогда он впервые и обозвал меня мучачей.
Я бросила в него тапочкой. Он увернулся и начал объяснять, что в этом слове нет ничего обидного. Я сказала “врёшь!” Потому что мне было известно: “девочка” по-испански — “нинья”. Так называлась самая маленькая каравелла Колумба. Уж в кораблях-то я разбираюсь получше ненаглядного братца, хотя в голове у него немало сведений по всяким-разным вопросам (называется “эрудит”).
Эрудит Илюха сообщил, что “нинья” — это девочка ясельного или детсадовского возраста, а “мучача” — между между “ниньей” и “сеньоритой”.
— Этакое нескладное существо бестолково-переходного возраста…
Вторая тапка попала в Илюхину поясницу. В ответ он заявил, что я не просто “мучача”, а “мучача детестабле”, то есть “отвратительная девчонка”. Больше тапок у меня не было, я бросила в него пластмассовый стакан с засохшими ромашками (не попала). Братец укрылся в большой комнате и подпирал спиной и другим местом дверь, пока я колотила в нее кулаками и пятками. И сдержанно гоготал…
В нашей квартире две комнаты. Которая попросторнее, называется “большая”. А наша с Ильей — “детская”. Теперь название, конечно, устарело. Какое там детство, если Илюха почти студент, а я… в общем “мучача” и, к тому же, на вид старше своих неполных двенадцати лет. В прошлом учебном году, когда строились на физре, я была в шеренге вторая справа. Выше стоял только Левка Дубов по кличке Пень. А нынче, в седьмом классе, я, чего доброго, окажусь вообще правофланговой…
Год назад Илья натянул в нашей комнате леску с колечками. На колечках — зажимы. С их помощью Илья прикрепил к леске занавес, который мама сшила из разноцветных старых штор (на новую материю денег не нашлось). Илюха разъяснил, что по закону “взрослеющие разнополые дети” не должны обитать в одной комнате. А если расселиться невозможно, то пусть будет хотя бы так…
Я сказала, что он “разнополая балда”, но сильно не спорила. Идея с занавесом была неплохая. Он делил “детскую” посередине (рядом с люстрой, которую мы с той поры зажигали очень редко). Задернешь — и оказываешься словно в своей отдельной комнате, сама себе хозяйка. Впрочем, “устраивали суверенитет” мы только по вечерам, когда наступала пора укладываться. Я ложилась раньше. Илюха засиживался до ночи — то над книжками, то над какими-то схемами. Пестрые цветы, квадраты и орнаменты на сшитых шторах неярко просвечивали от его настольной лампы. Мне это нравилось: уютно так…
Но если брат не ночевал дома, я оставляла занавес незадернутым. “Вспоминала детство”. Смотрела в окно над Илюшкиным столом — на листья, звезды и отблески станционных фонарей.
В последнее время Илья часто оставался на ночь у своих друзей. Мама каждый раз нервничала так, будто он отправился на войну. Нервничала она и в тех случаях, если он просто задерживался где-нибудь допоздна. “Это же не пустые страхи! Вы же знаете, в каком криминальном мире мы живем!” Надо сказать, Илья понимал мамину боязнь. Он ей твердо пообещал, что, если не приходит домой до одиннадцати вечера, то обязательно звонит: где он и что с ним. И всегда выполнял обещание, хотя порой и зубоскалил по этому поводу.
Вот и сегодня он позвонил за пять минут до “контрольного срока”. Мама схватила трубку в большой комнате, а я в коридоре (потому что тоже слегка беспокоилась).
— Мам, добрый вечер! Мы тут засиделись у Толика Гаевского, ты его знаешь… Ну, такое дело, идея одна проклюнулась, хакеры всего мира засохнут от зависти. Принцип двойного рикошета… Придется сидеть до ночи… Конечно, заночую. Ну, мама, это же лучше, чем пешком переть через полгорода, автобусы не ходят… Ну, я же не виноват, что дома нет компьютера. А у Толика машина супер-класс!.. Нет, не утром, а ближе к вечеру, раньше мы не управимся… Что?.. Мама, у меня всего неделя до начала сладкой студенческой каторги, я хочу потратить эти дни с максимальной пользой для человечества… Ты не волнуйся, Евдокия Петровна, это бабушка Толика, угощает нас кофием и капустными пирожками. И следит за нашим хорошим поведением…
— Ты даже забыл, что у твоей сестры завтра день рождения, — сказала мама.
— Что?.. А! Ничуть не забыл. Буду как раз к вечернему чаю.
Мама положила трубку. За Илюху она была теперь спокойна. Более или менее.
— Имей ввиду, с тебя подарок, — сообщила я братцу со своего аппарата.
— А, это ты, мучача! Как дела?
— Что это за идея двойного рикошета?
