— Впрочем, гости не знают судовых правил. Но вы-то, Александр Яковлевич, могли объяснить мальчику...
— Я и объяснил, — невозмутимо сообщил Ревский. — Велел соблюдать осторожность. Это я послал мальчика на ванты: тренировка для съемки.
Гай, который переминался в стороне, приоткрыл рот. Ауниньш не сдержал удивления:
— Он что, уже ваш артист? Так быстро?
— Товарищ первый помощник, — назидательно проговорил Ревский. — Вы привыкли считать деятелей кино неорганизованными людьми, и в этом суждении есть доля горькой правды. Но иногда мы действуем оперативно.
— А вы уверены, что съемка ребенка на вантах находится в соответствии с техникой безопасности?
Ревский сказал печально:
— Станислав Янович. Кино ни с чем не находится в соответствии. Даже с самим собой. Оно как религия, искать в нем логику бессмысленно. Можно только или отрицать его, или верить в него со всем пылом преданной души.
— Я не склонен к религиозному экстазу, — сумрачно возразил Ауниньш. — У меня масса земных проблем. Кстати, вынужден вас опечалить. С берега сообщили, что днем катера не будет, только после двадцати часов. Так что готовьтесь кормить правоверных служителей киноискусства здесь... Гости наши тоже оказались неожиданными пленниками.
Гай тихо возликовал. А Ревский взвыл:
— О Боги! Чем кормить-то?! Это диверсия!..
— Ну, только не с моей стороны, — усмехнулся Ауниньш. — Я попросил изыскать возможности на камбузе... Но остатки курсантского рациона — это не меню ресторана «Приморский».
— Мы всегда обедаем в «Волне», — вздохнул Ревский. — Но я прощаю вам неосведомленность. И неверие в магическую власть кинематографа. Несмотря на ваш унылый педантизм, в вас все же мелькает порой нечто человеческое.
— Я тронут. — Ауниньш кивнул и зашагал прочь. И лишь тогда глянул на отскочившего с пути Гая. В лице у первого помощника появилось что-то необычное. И он украдкой (совсем непохоже на себя и очень похоже на Толика) показал Гаю кулак.
Гай мигнул и... среагировал: сделал дурашливо-послушное лицо и встал по стойке смирно.
Толик ничего этого не заметил. Виновато посмотрев на Ревского, он сказал Гаю злым полушепотом:
— Башка дырявая. Из-за тебя Шурику... Александру Яковлевичу пришлось врать.
— А я не врал! — живо отозвался Ревский. — Я его в самом деле возьму в работу.
— Ой! Как?! — подскочил Гай.
— Ты что? Вправду? — не поверил Толик.
— Есть идея! Славка Карбенёв завоет от радости! Понимаете, мы ломали головы: что-то не получается с пиратским экипажем, пресный он какой-то. Чего-то человеческого нет. Не всерьез, а будто оперетта... А тут пацан в экипаже! Юнга, воспитанник. Представляете, какая деталь, а?
— Но для съемок-то время надо, — попытался возразить Толик. — Не говоря уже о таланте...
— Какое время? Один-два эпизода! Сейчас и начнем! А талант — что? В этом возрасте все талантливы, вспомни, как в Новотуринске шпионскую пьесу ставили!.. Гай, ты не бойся, будешь сам собой, вот и все!
Режиссер-постановщик «Славка» Карбенёв оказался молодым высоким мужчиной со впалыми щеками и скорбным взглядом. Он выслушал идею Ревского и без восторга произнес:
— Хуже не будет. Давай...
Затем он поставил Гая между колен и толково разъяснил, что он, Гай, вместе со взрослыми флибустьерами будет стоять в шеренге, мимо которой понесут умершего капитана. Юнга этого капитана не то чтобы любил, но крепко уважал и теперь, конечно, печалится.
— Ты только не пытайся что-то нарочно изображать, притворяться, — наставлял Карбенёв. — Представь, что это по правде. Ну и... в общем, смотри сам.
Потом он сказал Ревскому:
— Ты давай преобрази его слегка. В одиннадцать начнем...
В тени кормовой рубки стояли фанерные сундуки с трафаретными названиями «Молдова-филм» (без мягкого знака). На сундуках ворохами лежали разноцветные плащи, кружевные рубахи и драные тельняшки. Среди этого хозяйства сердито хлопотала симпатичная темноволосая девушка. Увидев ее, Ревский присмирел.
— Настенька, тут такое дело. Надо этого отрока превратить в пиратского юнгу... А?
— А где вы раньше были, Александр Яковлевич? Откуда мальчик? Я знала, что на него нужен костюм? Как на охоту ехать, так собак... — Настенька замолчала, зацепившись глазами за обаятельную улыбку Толика.
— Мадмуазель, — бархатисто сказал Толик. — Позвольте представиться. Анатолий Нечаев, инженер-конструктор, давний друг вашего беспутного второго режиссера и дядюшка этого юнги. Не гневайтесь за нарушение графика. Здесь стихийные обстоятельства, «форс-мажор», как говорят моряки...
Настенька хмыкнула, пряча улыбку, и скрылась в рубке.
— Волшебник, — шепотом сказал Ревский. — Иди в помрежи, а? По линии укрощения строптивых костюмерш...
Настя появилась опять, и не одна, а с пухлой белокурой тетенькой. За ними шагнул старый толстый дядька с седой шевелюрой. Он, словно быстрыми пальцами, ощупал Гая веселыми голубыми глазами. Так, что захотелось хихикнуть, будто от щекотки.
— Прекрасно!.. — пророкотал дядька. — Шурик, это вы добыли пиратское дитя?.. Хорош. Настенька, добудь юному джентльмену какое-нибудь рубище с матросского плеча. Питомцу флибустьеров совсем не обязательно выглядеть инфантом.
— Игорь Васильич, это годится? — Настя извлекла из тряпичных ворохов драную легкую фуфайку крупной вязки. Фуфайка была похожа на тельняшку, только полосы — шириной в ладонь. Гаю велели надеть ее на голое тело, чтобы не просвечивала современная майка. «Рубище» повисло на нем крупными складками.
— Вполне, — сказал Игорь Васильевич.
— А штаны не слишком современные? — подала голос Настя.
— Сойдут, — решил Игорь Васильевич. — Все равно их почти не видать. А голые ноги и ободранные колени суть признаки мальчишек всех времен и народов... Меня смущают только кеды. Они явно несовместимы с парусной эпохой...
— А можно босиком! — Гай раздернул шнурки и дрыгнул ногами, кеды разлетелись по палубе. Гай трепетал от счастливого возбуждения и полон был желания делать все как можно лучше.
— Гм... — Игорь Васильевич огорченно взялся за мясистый подбородок. — Вы, сударь мой, как все нынешние дети, мало ходите босиком. Ваши нежные ступни весьма контрастируют...
— Покрасим, Игорь Васильевич, — деловито сказала белокурая тетенька по имени Рая. — Крем номер пять, средний загар...
Гай опасливо хихикнул, заранее боясь щекочущих пальцев.
— Нет, нужны башмаки, — сказал Ревский. — Иначе ступеньки на вантах будут ноги резать.
— Как на вантах? — заволновался Толик. — Шурка, ты что, по правде решил его на верхотуру загонять?
— Не бойся. Есть идея, потом объясню...
