— Егор, а ты не боишься, что теперь не дадут проходу?
— Не боюсь. Я знаю, чем их унять.
— Ох, смотри… Ну, ты молодец, конечно.
Никакой он был не молодец, но почувствовал: похвала ему приятна. И вся натура Кошака тут же возмутилась против этого.
— Чего ты меня ублажаешь-то! Дурак я…
Двоюродный брат сразу сменил тон:
— Дурак — это верно. Одна надежда — с возрастом пройдет.
— У тебя вот не прошло, — нахально сказал Егор.
— А я что… я признаю. За последнее время столько глупостей наделал.
— Влюбился, что ли? — осенило Егора.
Михаил помолчал.
— Да как тебе сказать… Влюбился-то давно. Меньше тебя был. И до сих пор расхлебываю… Нестандартная ситуация.
«Завидное постоянство», — чуть не брякнул Егор. Но почуял: не надо. Михаил сказал бодрее:
— Повидаться бы, братец Егорушка, нам. Поговорить…
— А я с тобой по телефону почему-то лучше разговариваю, — признался Егор. — Легче, чем тогда…
— Это бывает. Но не век же нам так… И к тому же счета придут. Как ты дома-то объяснишь?
— А было уже… Отец все знает.
— Ну и… что?
— А ничего такого, — почти весело отозвался Егор. «Ты, — говорит, — все равно Петров и мой наследник…»
— Может, он в чем-то и прав.
— А по-моему, просто ему не до того. У него на заводе какая-то заваруха, слухи ходят. Мне и Роза уже намекала: обожди, мол, обстоятельства меняются, скоро за папочку не спрячешься.
— А ты прячешься?
— А они сами меня за него прячут! — взорвался Егор. — В гробу я видел такую жизнь!
— Не вулканизируй… Слушай, раз уж Виктор Романович и Алина Михаевна все знают…
— Ну?
— Тогда у меня один вопрос…
— Какой?
— Нет, лучше я приеду на днях, тогда поговорим.
— Специально для этого вопроса приедешь? — почему-то встревожился Егор.
— Не специально. Привезу тут одного…
Несколько дней прошли спокойно и быстро. «Таверна» о себе не напоминала, про собрание в классе тоже забыли, хотя Венька уже не болел и ходил на уроки исправно. Несмотря на отсутствие событий и одиночество, Егор не скучал. Была у него уверенность, что скоро случится что-то интересное и важное. А начало зимы сверкало под солнцем широкими пластами снеговых заносов — такими же чистыми, как паруса «Крузенштерна».
…В пятницу после уроков к Егору подошел в раздевалке смущенный Венька.
— Петров… Там тебя милиционер спрашивает. У выхода… Просил найти и сказать, что ждет…
Егор сразу понял:
— Старший сержант? Который тогда… с тобой был?
— Ну… — На лице у Веньки была непривычная виноватость. И вопрос. Но Егор — куртку на плечи и выскочил из школы.
Михаил стоял не один. К нему притерся пацаненок лет десяти — помятый и словно припорошенный угольной пылью. В длинном пальто и растрепанной ушастой шапке. Лицо мальчишки терялось под бесформенной шапкой, и Егор заметил только похожие на серые блестящие пуговицы глаза. Пацаненок глянул ими на Егора подозрительно и ревниво, но тут же отключился. Покрепче взял Михаила за шинельный рукав.
— Привет, — сказал Егор. — Ты нарочно, что ли, именно Веньку послал искать меня? Больше никого не мог?
— А что? Вижу — знакомый. Вот и попросил… Слушай, давай сперва отведем домой этого добра молодца, а потом погуляем, поговорим… Это недалеко, на улице Чернышевского.
Они пошли от школы, и мальчишка по-прежнему держал Михаила за рукав. Ничего не говорил. Воротник у пальто был широкий, рваный шарф разъезжался, и тонкая грязная шея мальчишки беззащитно торчала из ворота (это напомнило Егору Веньку). Иногда мальчишка странно, крупно переглатывал, и на горле его напрягались и опадали под кожей резиновые жилки.
«Заглотыш», — неожиданно придумалось у Егора прозвище. Заглотышами пацаны в «Электронике» называли крошечные крючки для рыбешек. Егор никогда рыбалку не любил и на пойманных окунят и пескариков смотрел со смесью отвращения и жалости. Это было в давнем детстве, до случая с бабочкой… Теперь мальчишка, глотающий не то страх, не то слезы, показался Егору такой вот рыбешкой, попавшей на крючок-заглотыш. И поэтому сам — Заглотыш.
Шли быстро. Видно, Михаил торопился кончить командировочное дело со своим подопечным. Заглотыш не отставал, послушно топал подшитыми валенками по спрессованному на тротуаре снегу. В углу рта у него была крупная болячка, и он часто трогал ее кончиком языка.
Улица Чернышевского была рядом с Калужской. Тоже старая, в тополях и березах. Заглотыш жил на первом этаже двухэтажного приземистого дома. В глубине двора. В темных сенях пахло керосином, а в широкой низкой комнате — застарелым табачным чадом и кислятиной. Худая тетка в замызганном халате, но со сверкающими сережками и следами помады на губах тоненько заподвывала и облапила Заглотыша. Он выскользнул, сел у окна. Молча наблюдал, как мать, ставшая послушно-деловитой, кивает и подписывает бумаги. И опять кивает — когда Михаил говорит, что скоро заедет и проверит, в каких условиях живет мальчик.
Егор стоял у дверей и смотрел такими же глазами, какими юный Эдуард из книжки «Принц и нищий» оглядывал убогое жилище Тома Кенти. Даже «таверна» с ее утильной мебелью и кирпичными стенами была несравнима с этой берлогой. Там уют и тепло, а здесь унылая безысходность. Стол, разномастные стулья и даже новый телевизор казались липкими. Отгораживающая угол пятнистая занавесь источала запах прокисшего винегрета. За ней кто-то тихо шевельнулся и вздохнул.
— На работу устроились? — бесцветным голосом просил Михаил.
— А как же, а как же! На складе макулатуры, приемщица я. Добрые люди помогли… А сегодня у меня отгул.
— Отгул или загул?
— А?.. Да вы не беспокойтесь, товарищ милиционер. Теперь будет, как я Валерию Петровичу, участковому нашему, обещала.
Михаил со щелчком закрыл сумку.
— Я наведаюсь сам, помимо участкового… Ну, Витек, я пошел. Оставайся, живи, как договорились. Я потом навещу…
Витек-Заглотыш не двинулся с места, только глотнул.
Егор с облегчением вышел на двор, Михаил за ним. Они были уже за калиткой, когда раздались всхлипы и топот и Заглотыш догнал их. Вцепился в Михаила, щекой прилепился к рукаву.
— Дядя Миша-а! Не надо!
— Что не надо? Витек! Что с тобой?
— Не надо, не уходите! Я с вами!
— Куда ты со мной-то? Вить… Это же нельзя… А мама?
— С ва-ами! — рыдал Заглотыш и цеплялся. выскочила мать, ухватила его. Кое-как оторвали Заглотыша от Михаила, увели. Он все вскрикивал: «Не надо! С вами!..»
