— Это откуда у тебя?
— Гаймуратов приезжал, привез... — нехотя сказал Егор.
— Что, в подарок?
— Да, вроде...
— Что значит «вроде»?
— В общем, мне. Насовсем.
— Но это же очень дорогая вещь. Корабельный хронометр, я знаю...
— Конечно, дорогая, — не удержался Егор. — Это хронометр Анатолия Нечаева.
— Я так и думала, — тихо сказала Алина Михаевна.
— А что такого?
— Да нет, ничего... — Она ушла и уже из другой комнаты громко сообщила: — Егор, я договорилась о продаже машины.
— Ну и прекрасно.
— Нужно твое согласие...
— Сколько угодно. — Он почувствовал в своем тоне лишнюю ощетиненность, сказал помягче: — Чем скорей, тем лучше. А кому?
— Не знаю пока... Андрей Данилович сказал, что нашел покупателя.
— Кто сказал?
— Ну... Пестухов.
— А ему-то что надо?
— Помогает... Он был другом отца.
— Неужели?— не выдержал Егор.
— Да! И не забывай, что теперь это наш единственный друг.
— Ну-ну... — сказал Егор.
Встреча с «единственным другом» произошла через пять дней.
У восьмиклассников в тот день было всего три урока, потому что школа готовилась к демонстрации. Погода стояла совершенно летняя, уже проклевывались почки. Великанский термометр на теневой стороне многоэтажного Института связи показывал двадцать три градуса. И настроение было празднично-каникулярное — послезавтра Первомай.
В таком настроении пришел Егор домой, без куртки и шапки, в расстегнутом пиджаке. Открыл бесшумный замок своим ключом и услыхал в комнате голоса.
Алина Михаевна и Пестухов сидели у накрытого стола. Мать что-то с быстрым, нервным смехом говорила Пестухову, а он часто кивал и ладонью мягко похлопывал по ее открытой до локтя руке.
— Здравствуйте, Андрей Данилович, — отчетливо сказал Егор. — Я не помешал?
Пестухов дернулся, убрал руку под скатерть, сел прямо. Заулыбался:
— О, Егор... Викторович. Какой ты рослый стал.
Ничего глупее сказать он не мог.
Мать суетливо спросила:
— Горик, ты откуда? Так незаметно вошел...
— Из школы, вестимо... Замок хорошо смазанный.
Пестухов торопливо распрощался.
Алина Михаевна вошла в комнату к Егору. Он сидел на тахте и слушал, как тикает хронометр.
— Андрей Данилович уже совсем договорился с покупателем, — напряженно сказала мать.
— Андрей Данилович мужик быстрый...
— Горик... Не понимаю, почему он тебе так не нравится.
Не поднимая лица, Егор проговорил:
— Мне не нравится другое...
— И... что именно?
Понимая, что нельзя это говорить, и зная, что все равно молчать не сможет, Егор тяжело сказал:
— Как ты быстро забываешь... Сперва Нечаева, потом...
Мать ударила его по щеке, по другой. И еще... У Егора мотнулась голова, но он не закрылся, продолжал сидеть так же. И лишь когда мать заплакала, медленно встал.
— Вот так. Сразу решили все вопросы...
Мать сквозь слезы выговорила:
— Ты думаешь... мне легко? Ты хоть раз меня спросил?.. А ты понимаешь, что мы совсем одни? Что так, как раньше, мы жить не сможем?
— А ты хочешь жить, как раньше?— искренне удивился Егор.
Мать перестала плакать. Несколько секунд они, словно очнувшись, смотрели друг на друга. Егор переступил на ковре.
— Я пойду... Мне к Юрке Громову надо, насчет билетов по русскому...
На самом деле он хотел попросить у Юрки велосипед и погонять по улицам. Просто так, проветрить голову. Или пойти с Юркой в кино, если есть на афишах что-нибудь подходящее. Но когда Егор вышел из-под арки на улицу, он увидел, что ему навстречу шагает по солнечному асфальту Ваня Ямщиков.
Ваня заметил Егора издалека, заулыбался и двинулся вприпрыжку. Он был одет уже по-летнему, в новых зеленых шортах, в рубашке с короткими рукавами — ярко-желтой, вроде одуванчиков, что вовсю цвели у заборов и фундаментов. Тоненький такой и жизнерадостный.... Правда, в улыбке мелькало смущение, а в прыжках была чуть заметная скованность. Егор понял Ванюшку: вспомнил себя такого же, когда согревшимся весенним днем, словно желая поторопить приход настоящего лета, скидываешь осточертевшую шерстяную форму и выскакиваешь на улицу вот такой голорукий, голоногий — первый раз в году, раньше других. И сердце колотится от смеси чувств: радостной легкости, какой-то стыдливой беззащитности и в то же время дружеской доверчивости, с которой отдаешь себя солнцу и долгожданному теплу...
— Лето празднуешь?— сказал Егор. — Молодец. А что от Веньки слышно?
Танцуя рядом с Егором, Ваня сообщил:
— Завтра приезжает. Я к тебе и шел, чтобы сказать.
Егор обрадовался, хотя и так знал почти точно — завтра. Анна Григорьевна уехала за Венькой еще накануне.
— Ты куда идешь?— спросил Ваня.
— Куда глаза глядят.
— Пойдем тогда к нам!
— Зачем?
— Ну... так. «Спартака» тебе отдам, я уже опять перечитал всего.
— Ты хитрый. Ты мне его отдашь, а я с ним таскайся потом по городу, да? Нет уж, сам принесешь.
— Ну, ладно... А с тобой можно? «Потаскаться по городу»?— Он глянул хитровато и просительно.
— Пошли, — кивнул Егор. Он был рад. Не хотелось уже ни на велосипед, ни в кино с Юркой. Хорошо было идти просто так, смотреть на зеленые клювы лопнувших кленовых почек, на танцующего то справа, то слева, то впереди Ванюшку. На брата Веньки. И хорошо было помнить, что Венька приезжает завтра...
А как они встретятся, Егор и Венька? Вдруг вместо радости возникнет между ними тяжелая неловкость, когда не знаешь, о чем говорить, как себя вести? В конце концов, откуда Егор взял, что он зачем-то Веньке нужен? С какой стати? Ну, несколько писем было между ними, ну, книги Егор посылал в больницу. Ну, к Ванюшке заходил... Это что, дружба?
Но не хотелось тревоги. Ничего плохого не хотелось. Даже обида на мать растаяла, хотя кожу на щеках до сих пор покалывало от недавних хлестких ударов. Пусть... Зато вон какой день, просто июнь.
Конечно, Егор понимал, что будут еще холода. В мае случается и слякоть, и даже снегопады. Но именно потому день этот с его непрочным теплом, с первой зеленью и жизнерадостным «летним» Ванюшкой был таким хорошим.
Ваня перестал пританцовывать, пошел рядом и серьезно сказал:
— Я читал вчера опять, как Спартак дрался последний раз... Он здорово дрался, только там не написано, что он бросил щит и сражался двумя мечами. Веник говорит, что это в другой книге. Не знаешь, в какой?
