Книга Топот шахматных лошадок, страница 154. Автор книги Владислав Крапивин

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Топот шахматных лошадок»

Cтраница 154

И случилось так, что уже через полтора часа после ухода из дома Виталька снова оказался на своем дворе. Там у ледяной горы веселилась вся компания. Надо было кончать спор с бабкой, но и мимо друзей Виталька пройти не мог.

— Хотите посмотреть на Юпитер?

Зажим трубы укрепили на спинке стула, который притащил из своей квартиры Юрка Мячик. Девчонки и мальчишки присмирели и встали в послушную очередь. И все успели полюбоваться на чудесную планету, прежде чем в беседке появилась Валентина Власьевна.

А-а, — негромко, но «обещающе» заговорила бабушка. — Нашелся. Ну-ка, марш в избу. Мать-то уже в милицию собирается, чтобы искать тебя, проклятущего…

Виталька хотел сказать, что нет еще девяти часов, какая милиция. Но вместо этого сказал:

— Смотри на свою звезду. Вот сюда, в трубу.

— Я вот посмотрю тебе…

— Вот телескоп, — снова сказал Виталька. — Иди погляди. Увидишь, какая там «божья звезда». Со спутниками.

— Я вот тебе покажу… тилископ! — Она ухватила Витальку зав рукав и потянула к подъезду. Виталька зацепил ногой стул. Вся установка едва не грохнулась на обледенелый пол беседки. Хорошо, что Виктория успела поймать стул за спинку.

Виталька рывком освободил руку.

— Чуть не разбила астрономический прибор! Отвечать кто бы стал?!

Бабушка сжала губы в прямую линию и пошла к дверям.

— Подожди, — сказал Виталька.

Бабушка не обернулась.

— Подожди, — повторил он почти жалобно. — Сама не верила, а теперь смотреть не хочешь? Я же нарочно ездил за телескопом!

— Некогда мне в игрушки играться, — ответила бабушка и даже не замедлила шагов.

— Это Юпитер! — со слезами крикнул Виталька. — Все равно все видят!

Бабушка скрылась за дверью. Виталька сел на стул и прижался щекой к холодной трубе. Первый раз в жизни он перед ребятами ничуть не стыдился слез.

Потом он встал и начал отвинчивать телескоп. Он ни на кого не смотрел.

Мальчишки и девчонки топтались рядом. Они то совали в карманы, то вынимали озябшие ладони. Постукивали валенком о валенок. Поправляли поднятые воротники. А ведь было не так уж холодно. И, наверно, суетились они просто от неловкости. Трудно, если не знаешь, как утешить человека.

— Да не расстраивайся ты, — сказал Юрка Мячик. — Не смотрит и не надо. Ей же хуже.

— Это она назло, — прищурившись, заявила Виктория.

Может быть, и назло. Витальке от этого было не легче. Потому что все оказалось зря. И телескоп торчал, как пушка, не сумевшая выстрелить.

— Мы-то знаем, что это Юпитер, — негромко проговорила Любочка.

Виталька молчал. Он снял трубу со спинки стула и разозленно толкнул в футляр. Труба не входила: Виталька забыл свинтить портативный штатив с зажимом. Тогда он сунул телескоп под мышку, а футляр взял за ремень.

— Я думал, ты умнее, — спокойно сказал Олик.

— Дома отвинчу, — хмуро объяснил Виталька. — Руки… — Он хотел сказать, что руки мерзнут от металла, но голос был сиплым от стоявших в горле слез.

— Я не про трубу, а про бабушку, — объяснил Олик. — Она же нарочно.

Олик был умным человеком и не кидал слов на ветер. И стоило потратить минуту, чтобы послушать его. Пусть даже ничто не радует и дома ждут одни неприятности, все равно, пожалуй, стоит…

— Когда Галилей изобрел телескоп, монахи тоже не хотели в него смотреть, — сказал Олик. — А кто был прав?

— Галилей! — сказала Виктория.

— Факт, Галилей, — решил Юрка Мячик.

— Не монахи же, — усмехнулся Муха.

— Вот именно, — спокойно продолжал Олик. — Он говорит: «Смотрите! Сами увидите, что никакого царства небесного на небе нет, а планеты — большие и круглые, как Земля». А они: «Не будем и крышка. Все равно ты врешь, ничего в твою трубу не видать».

— Ненормальные! — взмутилась Любочка.

— Не такие уж ненормальные. Понимали, что если посмотрят в телескоп, то признаваться придется: царства небесного не видать, а планеты видать. А им это зачем?

Стало теплее, небо делалось мутноватым. Это начинал в нем хозяйничать южный ветер. Воздух потерял холодную прозрачность, и звезды в нем расплывались и таяли.

А Юпитер горел. Горел по-прежнему чистым золотым огнем. Свет его, не тускнея, пробивал толщу воздуха, пропитанного сыростью теплых ветров, которые похожи на первое дыхание еще очень далекой весны…

Это, можно сказать, конец всей повести. Я его написал заранее, надеясь, что, когда окончание уже готово, легче будет повествовать о «срединных» событиях. Я был уверен, что напишу про них быстро и без особых трудов — план-то вот он, передо мной!

Уверенность моя была такова, что о работе над повестью я даже рассказал в издательстве «Детская литература»: готовьтесь, мол, печатать. В редакции для младшего школьного возраста обрадовались:

— Очень интересный замысел! Пишите скорее! Нам как раз нужна повесть с атеистическим уклоном!

И… во мне включились тормоза.

Я не хотел быть проповедником атеизма. Мой собственный стихийный атеизм, живший во мне в студенческую пору, остался в прошлом. Неназойливо, мягко, но неотвратимо во мне зрело убеждение, что мир не мог возникнуть и существовать без Высшего Разума, без Творца. Без Него он терял всякую логику, всякий смысл. Я не искал, не лелеял в себе эту идею, она кристаллизовалась сама, снисходительно отодвигая в сторону доводы примитивного материализма. Ее довод был осознанным, неоспоримым и простым: «Иначе просто не может быть». За ним стояли годы размышлений и споров с самим собой, но это отдельная тема…

Тогда, после беседы в редакции и всплеска редакторского энтузиазма, я осознал, что Виталька не может быть прав. Победа над упрямой старой бабкой не украсила бы мальчишку. А, кроме того, если у Витальки и была своя правота, то и у бабушки тоже — была. Своя.

Да, конечно, яркое светило в зимнем небе было Юпитером. Но ничуть не меньше оно было и Рождественской звездой — в мире бабушки Валентины Власьевны. И этот мир был ничуть не менее реален, чем космическое пространство, рассматриваемое в сорокакратный телескоп. И тому, и другому миру хватало места в бесконечной и многогранной вселенной, где может существовать всё, ибо вселенная эта включает в себя неисчислимое множество пространств.

О множественности и многомерности параллельных миров я догадывался уже тогда, хотя догадка эта в ту пору была еще расплывчатой, не оформленной в систему…

Конечно, можно было закончить повесть маленьким, минутным торжеством Витальки, но это было бы мелко и нечестно. А привести Витальку к пониманию, что Рождественская звезда не менее реальна, чем Юпитер, в ту пору, в начале шестьдесят пятого года, было немыслимо. Дело даже не в том, что повесть была бы обречена гонениям и запрету. Мне казалось, что к восприятию такой истины просто не готов читательский мир. Да и сам Виталька, сын своего времени, не был готов. Для этой готовности нашему реальному пространству того времени надо было еще созреть…

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация