Ксении, конечно, постарались объяснить, в чем тут дело, но она, само собой, слушать никого не хотела. Потому что с давних лет ей все старались загубить жизнь и теперь намерены довести это дело до конца…
Ошарашенный таким поворотом событий, Федя почти не совался в этот скандал. Только сказал всхлипывающей сестрице:
— Этот твой старший лейтенант ткой же, как те дембили, которые убили Мишу…
Она закричала в ответ, что Миши давно нет на свете, а ломать свою жизнь из-за сопливых хулиганов, которые лезут в драки с милицией, она не собирается…
Федя пожал плечами и ушел спать. Но не спал, конечно… Появился Степка, с опухшим лицом, сумрачный.
— Можно я с тобой переночую?
Федя подвинулся, откинул пододеяльник. Но Степка не лег, сел на край тахты. Согнутый, печальный. Тогда Федя сел рядом. Обнял Степку за тоненькое, птичье плечо. Помолчали. В комнате стоял полумрак, и в нем отчетливо белели бинты на Степкиных коленках. И были заметны на них пятнышки просочившейся и засохшей крови… Степка прошептал наконец:
— Если она вздумает замуж за него… вы меня не отдавайте…
— Не бойся, Степка, до этого не дойдет…
— Кто их знает…
— Степ, а ты крепко его ремнем огрел?
— Ага. Два раза… Он теперь меня в суд потащит, да?
— Что он, совсем дурак, что ли?.. Да ты еще и маленький, для суда не годишься.
Степка недовольно примолк. Не любил быть маленьким.
— Не беда, что маленький, — поспешно сказал Федя. — Зато герой. Как ты здорово сегодня… пленку спас, и вообще.
Степка съежился и молчал.
— Я тебе значок подарю, — пообещал Федя. — Тот, "табуретовский". Помнишь, ты просил… Теперь ты заслужил.
— Правда? — тихонько обрадовался Степка. — Завтра, да?
— Хоть сейчас.
— Завтра… Сейчас все равно спать пора. — Степка высвободил плечо, улегся у стенки. Федя тоже лег.
Степка посапывал. Федя решил, что он засыпает. Тоже намаялся за день, бедняга… Но Степка вдруг сказал шепотом:
— Нет… не надо мне значок…
— Почему, Степ?
— Так… Я еще днем признаться хотел, да ты спал.
— В чем признаться-то? — встревожился Федя.
Все так же, носом в стену, Степка проговорил сбивчиво:
— Потому что я не из-за геройства… пленку спас. Наоборот… потому что трус… — Он всхлипнул.
— Степ, да ты что выдумал!
— Не выдумал… Думаешь, я почему побежал? Со страху. Перепугался, что меня тоже заберут… И когда мальчишки погнались, я это… от ужаса так на педали надавил… А про пленку даже не помнил нисколечко…
— Но ведь камеру-то не бросил…
— Я ее… наверно, случайно не бросил. Зато тебя бросил. Надо было заступаться, а я сбежал…
— Глупый… — дохнул ему в затылок Федя. — Ты же все правильно сделал. Пленка — это было главное… Если бы ты остался, все погубил бы… Я тебе точно говорю.
Степка ответил горько и рассудительно:
— Может, и точно. Только я ведь такой точности не понимал. Просто удрал, как заяц…
Федя утешил его, как сумел:
— Это тебе сейчас кажется, что ты боялся. Тогда ты очень даже смело действовал, а сейчас забыл. Так у многих бывает, даже у самых храбрых… И вообще, главное — не храбрость, а результат. Храбрыми и дураки бывают, и мерзавцы. Надо ведь еще знать, за что воюешь… Это мы однажды у костра сидели и про Афганистан, и вообще про войну заговорили, и отец Евгений подошел. Вот такое и сказал про храбрость… У него, кстати, орден Красной Звезды есть, Слава говорил…
Степка тихо и ровно дышал. Но явно не спал.
— Вот Миша, папа твой, он уж точно храбрый был, — сказал Федя. — По-честному. За тех, кто слабее, заступался… Он бы тебе сказал, что ты молодец.
— Не знаю… — прошептал Степка.
— Честное слово… А то, что ты испугался маленько, так это с любыми смельчаками случается… Настоящий трус, он разве решился бы признаться в этом?.. В общем, значок возьми обязательно.
— Ладно… — вздохнул Степка. И, кажется, сразу заснул.
— Вот такие дела, — сказал ребятам Федя. Грустно и виновато. Это было уже на следующий день, когда "Табурет" собрался у Оли. — Конечно, отец теперь не будет писать никакое заявление. Он хоть и поругался с Ксенией, а во вред ей делать не станет. Родной-то дочери…
— А родного сына можно, значит, отдавать на съедение? — непримиримо сказала Оля.
— Да никакого съедения не будет. Валера этот, Щагов, он ведь тоже не совсем идиот. Не станет же бочку катить на брата своей… симпатии.
— С'ситуация, — шепотом высказался Нилка.
— А сегодня утром Ксения говорит, — вспомнил Федя. — Ты, говорит, крест носишь, значит, должен прощать людям обиды по-христиански. Даже своим врагам…
— Может, и правда, — тихо сказал Борис. — Может, ну его на фиг, этого Щагова? Увязнем в этом деле и сами остервенеем, как он…
— Да?! — возмутился Федя. — А Щагов пускай и дальше живет и ухмыляется?.. Глядишь, и на Ксении женится…
— Степка не позволит, — резонно вставил Борис. — Он упрямее, чем ты…
— Я тоже упрямый!
— Ты, дядя Федор, не упрямый, а мягкий. В тебе пока еще обида сидит, а потом успокоишься и махнешь рукой на этого Валеру.
— Я не имею права, — насупленно возразил Федя. — Я за себя могу простить. А тот… Южаков? Может, пойдем объясним ему, что он должен левую щеку подставлять, когда Ия его лупит по правой?
— Ие все равно отольется, что положено, — пообещал Борис. — Папа сказал, что он это дело еще через Детский фонд раскрутит. Справедливость все равно должна быть…
— Никакой ее нет, справедливости, — грустно заметила Оля. — Если бы твой папа не был депутатом, сейчас бы Федю уже затаскали бы по всяким комиссиям, спецшколой грозили бы. Да и весь наш "Табурет" объявили бы подпольной организацией. "Чем вы там занимаетесь в вашем гараже? Наркоманы небось!.."
— С'сожрали бы живьем, — подтвердил Нилка.
— Хорошо, что и мой отец с пониманием, — напомнил Федя. — Другой бы сразу за ремень… — И смутился: не надо бы про отцов при Ольге-то. И сердито сменил тему: — Ксения еще и такое выдала сегодня: ты, говорит, как Павлик Морозов! Родную сестру готов предать, как он отца предал… — Тьфу ты, опять про отца!
— Да он и не отец ему был вовсе, а мучитель! — вдруг взвилась Оля. — Я бы таких отцов своими руками… Он же бросил семью, на другой женился, а мать Павлика избивал! Такого любить надо, да?.. Теперь он чуть ли не герой, а сын — предатель! А то, что зарезали мальчишку, да еще с маленьким братом, никто даже не помнит! А за что? За то, что взрослым поверил, которые про революцию кричали! Он виноват разве, что вся эта коллективизация оказалась вредной?.. Я зимой на классном часе знаете как за Павлика Морозова со всеми разругалась! Маму вызывали: "У вашей дочери устаревшие взгляды…"
