Кто понимал, что рыцарь свободы хорош, когда он на боевом коне, на баррикаде или даже на эшафоте? А победивший революционер должен уйти или стать политиком. Политика же…
И чем самоотверженней сражался человек за счастье людей, тем крепче в нем уверенность, что теперь только он знает, как наделить страну этим счастьем сполна. А кто ему не верит — пожалеет…
Так хорошо все начиналось! Январь пятьдесят девятого, ликующие толпы в Гаване. Семнадцатилетние учителя, спешащие в горные деревни, чтобы научить грамоте больших и малых. Герои Плайя-Хирон…
А помните газетные снимки шестьдесят первого? Молодой Фидель и Гагарин! Рукопожатие, ослепительные улыбки. "Два героя, два майора!" — восхищались корреспонденты.
Он и правда был майором — герой тогдашней Кубы. Команданте — это и значит майор. Не было тогда еще там генеральских "команданте де дивизио", "команданте де бригада"…
Эх, если бы он мог навсегда остаться просто славным команданте! Нет, не судьба…
Прямо как у Киплинга:
Увы, по решенью коварных небес
Отмечен я жребием черным:
Я — вольный бродяга Диего Вальдес —
Зовусь адмиралом верховным…
Впрочем, все это будет после: сперва — сомнения, которые прогоняешь даже от себя. Потом — похожее на грустный вздох признание фактов. И наконец — горечь. Привычная уже. Да, это будет, но уже в другой жизни. А пока Ленькина гитара сотрясалась от рваных аккордов яростного марша:
Сражайтесь, кубинцы!
Свобода родины пусть будет вам наградой!..
Нет, мы не были так наивны, чтобы пытаться бежать в Сьерра-Маэстра. Но всё же, всё же… И казалось, что гордый испанский язык пригодится…
Конечно, не было у нас ни времени, ни терпения, чтобы учить его всерьез. Но, как могли, учили. Например, отдельные слова, наугад.
— А скажите мне, уважаемые сеньоры, — вопрошал, лежа на кровати, Виталий, — что, по-вашему, означает слово "адормидера"?
— По-моему, это самка верблюда, — высказывал догадку Ленька.
— Сам ты… Это мак! А что такое "банана"?
— Провалиться мне, если не банан, — сумрачно откликался Ленька, огорченный предыдущим промахом.
— Умница! А что такое "битанго"?
Так я впервые услышал это слово. Оно прозвучало, как название танца или цветка. Или имя заморского города. Если бы я знал его раньше, то назвал бы так столицу в своей "Стране Синей Чайки".
— Витька, что это? — я на своей постели приподнялся на локте.
— Воздушный змей.
3
Это было — как зазвучавшая струна.
Представьте, ведь могло за этим словом оказаться и что-нибудь скучное, ненужное, отталкивающее даже. А тут — воздушный змей! Одна из радостей моего (тогда еще недалекого) детства.
Когда я был восторженным и неумелым дошколенком, воздушные змеи часто парили над нашим кварталом.
Их запускали мальчишки постарше. С крыш. А мы, малыши, стоя внизу, готовы были бесконечно смотреть на это чудо. На волшебное действо, которое напрямую связывало человека с небом.
Запрокинув головы и приоткрыв рты, замирали мы на краю деревянного тротуара — я, Семка Левитин, Толька Петров. А через дорогу от нас, на невысоком доме, у печной трубы священнодействовали двое незнакомых ребят — решительных, самостоятельных, с сипловатыми от курева голосами. Голоса эти были хорошо слышны, и мы ловили каждое слово:
— Чё, будем сматывать?
— Обождем еще.
— В столовку пора. А потом в магазин. Мамка сказала, если карточку на жиры сегодня не отоварю, ноги оборвет.
— Ну давай еще маленько…
А белый змей их стоял в синеве высоко-высоко. И чуть подрагивал хвостом.
— Наверно, выше самолета, — благоговейным шепотом произнес Семка.
— Не выше. До самолета ниток не хватит, — сказал рыжий спорщик Толька.
— Хватит, если много катушек, — сказал я.
— Вот как стукну!
— Обратно отоваришься!
Семка вздохнул:
— Щас будут спускать. Жалко.
— Не будут, — заявил Толька.
— Они же говорят: в столовку надо…
Змей вздрогнул и потихоньку пошел вниз.
"Столовка", "карточки на жиры". Слова и быт военного времени. Всегда живущий в желудке, сосущий такой голод. И такой же постоянный, тоже сосущий страх за тех, кто на войне… Но лето! Но змеи в воздухе! Но детство!..
— Мамка клейстер сварит, я себе тоже змей сделаю, — заявил Рыжий. — И запущу с нашей крыши.
— Фиг у тебя получится, — рассеянно сказал я, наблюдая за снижением белого змея. — Как на крышу лезть придется, сразу обкакаешься.
Мы подрались, но только чуть-чуть, Семка распихал нас в разные стороны:
— Чё, силы девать некуда?
…А потом у меня появился собственный змей.
Его принес дядя Боря. Это было уже в сорок пятом, в августе.
Осень в те дни намекала о скором приходе. Стоял зябкий денек — без дождя, но серый и ветреный.
Дядя Боря позвал меня в свою комнатушку.
— Смотри, что я нашел. Валялся на газоне на Первомайской. Целенький.
Змей, склеенный из дранок и журнального листа, и правда был цел. Только без хвоста. Но разве долго надрать для хвоста мочалы? Из рогожи, которой обита в сенях дверь…
— Мама, смотри, что дядя Боря мне подарил!
— Что?.. А, хорошо. Только не кричи так.
— Дай мне нитки! Я буду запускать!
— Нитки? Подожди-ка… Нет уж, с этим змеем на улицу, пожалуйста, не суйся.
— Почему?! — обиженно взвыл я.
И дядя Боря удивился:
— Почему не поиграть с ним на дворе?
— Что малый, что старый… Посмотрите, ч т о на этом змее!
Мы посмотрели. А что особенного? Напечатанные коричневой краской буквы, мелкий шрифт. Снимок — станция метро. И портрет чей-то. Чей? А, Кагановича. Одного из наших вождей, верного помощника товарища Сталина. Ну и что?
— Ну и что такого? — сказал дядя Боря.
— В лужу эта игрушка плюхнется, а кто-нибудь спросит: "Это чей змей? Это чей сын? А, так это вы, гражданка, научили его вождей в грязи валять?"
Я, хотя и малыш был, а кое-что про это уже слышал и понимал. Горестно глянул на дядюшку. Тот заворчал:
— Всегда так. Хочешь, как лучше, а тебя по рукам…
— Лучше здесь по рукам, чем т а м по голове… — значительно сказала мама.
Я уже всхлипывал. Счастье было так близко, и вдруг…
