— А мама, наверно, ворчит, что его теперь дома не дождешься…
Сандалик засмеялся:
— А вы откуда знаете?
— Это у всех одинаково.
— Она не сильно ворчит… Она только меня боялась первый раз отпускать с папой. А сейчас не боится, если даже сильный ветер.
— Если сильный, наверно, боится.
— Но отпускает… Ой, вон фруктовое мороженое! Вы любите? — Он так энергично зашарил в карманах, что мятые и перемазанные мелом шорты скособочились, а рубашка выбилась из-под ремешка.
— Подожди, у меня полтинник есть.
— Нет, я сам! — Он умчался к тележке мороженницы.
…Потом бродили мы по разным улицам, по Историческому бульвару, по Артиллерийской слободке. До вечера. Так, что даже ноги загудели. Наша общая неловкость растаяла с последними каплями фруктового мороженого, и мы болтали без стесненья. Вперемешку. Я рассказывал Сандалику о наших парусных гонках на таком далеком от Севастополя Верх-Исетском озере на Урале. И о съемках фильма "Хроника капитана Саньки", которые мы затеяли в Свердловске с ребятами из отряда «Каравелла». Санька говорил о своих делах.
Тогда-то я и узнал многое из того, что здесь написано…
Впрочем, написано, конечно, подробнее, чем Сандалик рассказывал. Кое о чем пришлось мне догадываться лишь по коротким Санькиным фразам. Поэтому пусть Санька не обижается, если на этих страницах я заставил его говорить и делать то, что говорил бы и делал сам, если бы превратился в севастопольского пятиклассника.
В конце концов, я пишу повесть и могу, как автор, пофантазировать. Кое-что добавить от себя. Думаю, что эти добавки не пойдут вразрез с характером Сандалика и он не станет придираться.
Ну а если захочет придраться кто-то другой, то предупреждаю сразу: в этой повести я изменил почти все имена, «сбил» расположение и номера школ и даже нарочно слегка перепутал даты. Потому что главное не в этом. Главное — Санька.
…Об одних случаях Санька рассказывал охотно, о других вообще молчал. Как он жил зимой, мне почти ничего не известно. Судя по всему, жил не очень весело, хотя и без больших неприятностей. С ребятами не ссорился, но и не дружил. С Димкой Турчаковым они как бы не замечали друг друга. По крайней мере, Санька его не замечал. Только где-то в феврале они сцепились в неожиданной и короткой драке.
Из-за чего? Толком не знаю, Санька неохотно сказал:
— Ну, он полез с каким-то разговором, а я говорю: отвяжись. Тогда он опять о Профессоре что-то сказал…
Их растащили тут же. Сан-Сама не стала писать в дневники и как-то тихо, утомленно сказала:
— Господи, вам-то что не живется? Что вас мир не берет?
Димка и Санька молча разошлись.
А через месяц Санька вернулся в старую школу, стал прежним Сандаликом, и веселые дни стремительно покатились к лету.
Лето было замечательным. Во-первых, Санька несколько раз ходил с отцом на яхте. Во-вторых, на неделю ездил с мамой в Москву. В-третьих, вообще было лето, было море, были бесконечные каникулы, игры со старыми друзьями-приятелями. Был обшарпанный, но легкий и быстрый велосипед…
И еще был Одиссей.
Когда Санька приезжал к Люсе, он обязательно заходил в Херсонес.
Приключения на берегу
Они с Одиссеем бродили по тесным переулкам и по площадям, лазили на верхние площадки крепостных башен, где добродушно ворчали на мальчишек старые воины. Они, эти воины, поворчат, а потом расскажут какую-нибудь историю про дальние походы, про осаду или про стычки с конными отрядами скифов…
Интересно и весело было на шумливом рынке, где в толпе хватало всякого народа: богачей в пестрых одеждах, и нищих в лохмотьях, и полуголых, костлявых рабов. Люди шумели, торговались, ругались, рассказывали новости. Звонко щелкали ногтями по бокам выставленных на продажу больших и маленьких амфор. Пахло рыбой и раздавленными фруктами…
В порту было тоже многолюдно. Рабы тащили на разукрашенные корабли тюки и громадные глиняные пифосы с зерном. Хриплые матросы шатались по пристани и рассказывали небылицы о заморских циклопах и сиренах…
Одиссей и Санька сновали между людьми, приглядывались ко всему и прислушивались. И никто не обращал внимания на Саньку, все думали, что он здешний.
Но однажды Одиссей сказал:
— Знаешь что… Ты только не обижайся… но лучше тебе пока не приходить к нам.
— Почему? — огорчился Санька.
— Люди стали о чем-то догадываться. У нас есть кривой сосед по кличке Полифем, он пьяница и доносчик. Он меня уже два раза спрашивал: "А что это за незнакомый мальчишка к тебе повадился?"
— Ну и что! Кому какое дело?
Одиссей помолчал и признался:
— Боюсь я… Если будут лишние подозрения, за мной станут следить и догадаются про мою тайну…
— Какую тайну? — удивился Санька. И даже обиделся. Оказывается, у Одиссея есть тайны, отдельные от него, от Саньки.
Одиссей виновато посопел и проговорил:
— Ты не думай, что я навсегда скрывал. Просто я хотел рассказать, когда все уже будет готово… Послушай, а твоя машина времени нормально работает?
— Конечно, нормально! Раз мы встречаемся… Ты про тайну давай.
— Сейчас… А в ней в любую сторону, то есть в любое время, можно уехать?
— Не в любое, — вздохнул Санька. — Дальше нашего вперед не получается. А назад — пожалуйста.
— Далеко назад?
— Да сколько хочешь! Можно нарисовать на циферблате деления с миллионами лет, и пожалуйста — хоть к динозаврам.
— К кому?
— Да это я так… Потом объясню. А что за тайна?
Одиссей сел на камень и посадил рядом Саньку. К их ногам подкатилась шипучая волна. Одиссей подозрительно оглянулся. Но кругом было пустынно, они с Санькой встретились на этот раз не в городе, а за его стенами, на берегу скалистой бухточки.
Одиссей шепотом сказал:
— Я теперь нарушитель законов и заговорщик…
Оказалось, что Одиссей взялся помогать рабам (не прошли зря Санькины разговоры). У соседа, богатого винодела, есть среди рабов целая семья: отец, мать, двое дочерей и сын — ровесник Одиссея. Зовут его Филипп. Они с Одиссеем тайные приятели. Тайные, потому что свободному мальчику дружить с презренным рабом не полагается. Не то чтобы закон это специально запрещал, но все смотрят на такую дружбу косо, и дома за это может крепко влететь… Но Одиссею Филипп всегда нравился, он веселый, добрый и сообразительный. Гораздо умнее многих ребят, с которыми Одиссей учится в школе. Одиссей часто играл с ним, когда поблизости не было непрошеных глаз и ушей. Он даже научил Филиппа грамоте…
До недавнего времени Филиппу и его родным жилось не так уж плохо. Они были у винодела, можно сказать, любимцами. Мать ведала в доме кухней, отец был старшим над другими рабами. Ребятишек непосильной работой не загружали и за мелкие шалости не наказывали.
