— По берегу шастали? — спросил я.
Мятые длинные брючины Юроса снизу промокли, Санькины кеды и носки тоже сырые, а на поцарапанных ногах те же нитки водорослей, что на раковинах.
— Ага, — выдохнули Санька и Юрос вместе. Юрос полез в нагрудный кармашек и вытащил громадную крабью клешню. — Вот… Там, за Хрусталкой, много чего накидало волнами. И раковины, и это… Это тоже вам.
— Спасибо… Какая кусачая лапа!.. И за раковины спасибо, и за цветы… Где вы такие большущие георгины добыли? Их-то, наверно, не море выбросило?
— Не, — сказал Санька. — Это в школе…
— Сегодня сбор, ветераны придут, — разъяснил Юрос. — Там для них целые клумбы нанесли.
— Ничего себе, — хмыкнул я. — Значит, эти цветы… как бы это выразиться? Не совсем для меня были предназначены?
— Мы же не стащили! — сказали они разом и одинаково раскрыли честные глаза.
— Мы попросили, потому что там все равно целый воз! — объяснил Юрос.
— Да, нам дали, — подтвердил Санька.
А я вдруг заметил, что они похожи. Совершенно разные: темноволосый, с глазами-углями, весь какой-то колючий чертенок Роська и светлоголовый, сероглазый, всегда немного смущенный Сандалик. Чем все-таки похожи? Может, одинаковостью интонаций, когда начинают говорить разом? Или уверенностью и легкостью движений и смелостью глаз (у Саньки, несмотря на его стеснительность) — тем, чем отличаются многие севастопольские мальчишки? Или еще какой-то неуловимой пока общностью?
Я их усадил на кровать и попросил дежурную принести чаю.
— А чего это вас, голубчики, понесло на берег? Уроки ведь…
Они наперебой рассказали, что уроки сегодня наполовину отменили, потому что сбор. И они пошли посмотреть, какой прибой. А на берегу свист, брызги, шум. У клуба яхты пляшут у причальных бочек, как черти в аду (это Юрос, конечно, сказал), и одну чуть не сорвало…
Они набрали раковин, прибежали сюда, меня не было, они отнесли домой портфели и снова сюда…
— Ой, а сколько времени? — подскочил Юрос.
Я показал часы.
— Через два часа сбор, — сказал Юрос. — Надо еще домой зайти, себя в парадный вид переделать, а то вот… — Он дрыгнул ногами в жеваных штанинах.
— Я вас провожу.
Времени было достаточно, и мы зашагали не торопясь. По улице Адмирала Октябрьского поднялись до площади Восставших и свернули на Шестую Бастионную. Но по ней напрямик не пошли, а начали петлять по старым переулкам.
Ветер трепал на мальчишках галстуки, ерошил и ставил торчком волосы. Это был озорной, не сердитый шторм. Проблески солнца летели по улицам, словно сорванные где-то желтые флаги.
В переулке Бутакова, что тянется между заборами из серого пористого камня, Санька поддал ногой обломок черепицы и задумчиво сказал:
— Тут все еще иногда ядра находят. И бомбы старинные…
— Не только старинные, — хмуро заметил Юрос. Он знал, что такие находки — не шуточки.
Санька тихо возразил:
— Не старинные — это понятно. А с Первой обороны сто тридцать лет прошло.
— Те старые бомбы тоже иногда взрываются, — заметил Юрос. — Если нечаянно уронить или стукнуть. А просто так не взрываются. У них взрывателей не было, а фитили…
— И пушки были гладкоствольные, — сказал Сандалик и быстро глянул на меня: помню ли прошлогодний разговор о Стрелецкой бухте, Тотлебене и залпах с французских судов?
Я улыбнулся ему.
— А я в Адрюшкином сарае старую самоварную трубу нашел, — сказал Юрос. — Теперь, когда крепость построим, можно из нее главный калибр сделать.
— Что за крепость? — спросил я.
— Да мы за гаражами ее делаем, вроде бастиона. Такая игра будет, штурм. Одни нападают с мечами и щитами, а другие отбиваются. И бомбы из песка. Если они наш флажок собьют, значит, их победа. Если мы их всех повышибаем, тогда наша…
— Надо каски сделать, — вдруг сказал Санька. — А то я вчера целый вечер песок из волос вытряхивал.
— У Альки есть одна железная! — вспомнил Юрос. — Наша, военная. А в кладовке где-то пластмассовая была папина, он в ней в порту работал… Тебе какую дать?
— Да хоть какую! — весело сказал Санька.
Они обменялись быстрым взглядом. И я снова подумал, что они похожи! У них одно на двоих дело, одинаковые мысли об этом деле, одинаковое понимание. Когда успели? Всего-то несколько дней назад завязался между ними первый узелок…
Может быть, случилось наконец то, о чем мечтал Сандалик? Может, встретился ему непридуманный Одиссей? А Юрос теперь меньше будет печалиться о давнем друге Андрюшке, который уехал с родителями в далекий Мурманск? Хотя нет, новый друг старого не заменит. Но ведь может стать таким же настоящим!
Все-таки хорошо, что так получилось и есть у Сандалика и Юроса теперь общий бастион.
— Значит, девятый бастион строите в этой линии… — сказал я.
Санька вскинул выгоревшие ресницы:
— Почему девятый? Их же здесь раньше семь было. Восьмая батарея не считается, она уже для морской обороны…
— Семь — это те, что с номерами. А еще Корниловский, на Малаховом. Забыл?
— Ой… — Санька даже остановился и крепко треснул себя ладонью по лбу. — Вот голова дырявая! Самое-то главное…
— Значит, все же наш — Девятый, — полувопросительно заметил Юрос. Он сказал это уже как название, с большой буквы.
— Вы его не забудьте на карте отметить, — напомнил я Саньке. — Цела у тебя карта штабс-капитана Моткова-второго?
— Да ну его, этого Второго, — хмуро сказал Санька. — Там одна путаница… Нарисовано, будто французские траншеи даже за Артбухту продвинулись. И будто Восьмую батарею и Седьмой бастион французы захватили. А их там сроду не было. Наши сами все там взорвали, когда отошли на Северную… Французы только Курган заняли.
Видимо, вспомнив о Малаховом кургане, Санька подумал и о памятнике Корнилову. И о злополучных твердых знаках, которых не хватало в надписях, и о той старинной букве, которая «о» с палочкой поперек. По крайней мере, я подумал именно об этом. И Санька мою мысль моментально учуял.
— Я уж про это скольким людям говорил, — тихо сказал он.
— Ну и что? — спросил я.
— Ну… по-всякому. Некоторые не понимают. Некоторые соглашаются. Один экскурсовод хотел даже в газету написать… А вы?
— Что я? — спросил я неловко.
— Говорили кому-нибудь?
— Да…
"Ну и что?" — глазами спросил Сандалик.
Я виновато вздохнул:
— Как-то странно. Вроде бы все считают, что старинная грамотность не так уж важна.
— А может, и правда? — глядя под ноги, спросил Сандалик.
