Собирать пожитки в дорогу? Но у нас почти не было вещей.
Устроить стирку и мытье? Не хватало воды.
Наконец тех, кто постарше, Галь отправил чистить котелки, а остальных усадил в казарме и заставил решать задачки на сложение и вычитание. Решать — и никаких разговоров.
Дуг всегда говорил, что заниматься цифрами и чтением надо каждый день...
Вечер был сумрачный. Небо затянуло дымкой, и появились редкие тучки. Когда стемнело, мы увидели, что луна проступает неярким, размытым пятном. Что ж, чем темнее, тем лучше.
Я вызвал Птицу. Она прилетела, как всегда, через четверть часа после свистка. С шумом опустилась, подошла и положила мне голову на плечо.
Милая, милая Птица! Я ей так обрадовался! Я погладил ее шелковую шею, шептал ей хорошие слова. А она слушала и ласково пощелкивала клювом.
— Птица, унеси нас в Синюю долину, — сказал я. — У нас большая беда. Если останемся здесь, то все погибнем. Нам обязательно надо в Синюю долину. Понимаешь, Птица?
Она понимала. Она села на брус, и мы привязали качели. Галь взял с собой Соти. Она очень боялась, и он примотал ее к сиденью веревкой.
Я сказал:
— Держитесь, ребята... Лети, Птица.
Она шумно снялась с бруса и сразу растаяла. Мы увидели, как темные скорченные фигурки быстро уходят в высоту. Да, их было все-таки видно! И мы со страхом ждали выстрелов. Но стояла глухая тишина. Видимо, часовые ничего не заметили. Может быть, в самом деле дрыхли. Или ушли совсем...
Птица вернулась в середине ночи. К ноге ее было привязано ожерелье Соти. Это означало, что все в порядке.
Улетели Шип, Стрелка и Точка. Девочки были такие легкие, что мы подумали: Птица поднимет и троих.
И она подняла...
Второй раз Птица прилетела перед рассветом, когда мы все клевали носами у полупогасшего костерка. На ее ноге была красная ленточка Стрелки.
Я сказал:
— Спасибо, Птица. Теперь спеши домой, а вечером прилетай снова...
Почти весь день мы спали, потому что прошлая ночь была бессонная: тревожились за тех, кто улетел, ждали Птицу...
Когда пришли сумерки, отправились в полет Уголек и Винтик, за ними Тун и Лук. И к утру мы с Юлькой остались на бастионах одни. Мы да еще Дуг, лежавший глубоко в подвале, за глухой стеной.
Как обычно, мы легли спать в мортире. Я уснул моментально и проснулся в середине дня. Юльки рядом не оказалось. Я почему-то сразу испугался. Выпрыгнул на площадку, стал озираться. Солнце заливало бастионы. Звенела тишина. Травинки не шевелились. Было пустынно и одиноко до ужаса.
— Юлька, — негромко позвал я.
Он не отозвался.
Кричать, громко звать было почему-то очень страшно. Я молча стал искать Юльку.
...Он стоял в подвале у каменной стенки, которую мы сложили вчера. Прижимался к ней лбом.
— Юлька...
Тогда он оглянулся. Посмотрел на меня сухими глазами. И эти глаза без капельки слез показались мне страшнее, чем самый громкий плач.
Юлька проговорил ровным голосом:
— Я все думаю: он погиб из-за меня?
Я понял, что эта вина будет выше Юлькиных сил.
— Да нет, — сказал я как можно спокойнее. — Слуги Ящера караулили нас давно. Вот ты и попался в конце концов... А караулили они крепость из-за меня, знали, что я улетел сюда. После той свалки на площади они боялись бунта, вот и решили всех нас перебить на всякий случай. Ты здесь ни при чем.
У него в глазах появилась надежда. Он, кажется, поверил. Да и сам я почти поверил тому, что сказал. Потому что скорее всего так и было.
...Мы вышли в солнечную тишину. Эта тишина просто наваливалась на нас тяжелыми глыбами. Все было знакомо: желтые стены бастионов, уснувшие пушки, трава, камни. И дальние дали вокруг. Но сейчас меня зажимал непонятный страх. Никогда я не думал, что солнечный день может быть жутким, как ночь на кладбище. Тишина просто разрывала уши своим звоном.
Юльке, видимо, тоже было плохо. Он вцепился двумя руками в мой локоть.
— Юлька, — прошептал я. — Может, рискнем? Если даже обстреляют, может, не попадут. Трудно попасть на лету...
Юлька торопливо кивнул.
Я дунул в ключ.
Сразу стало спокойнее. Тишина разбилась, где-то ожил, завел трескотню кузнечик. Мы встряхнулись, аккуратно собрали остатки имущества: два котелка и узелок с чьей-то забытой одеждой. Потом нарвали в тени за квадратной башней мелких здешних цветов — желтых и синих — и унесли в подвал Дугу...
Прилетела Птица, ласково посмотрела на нас, пощелкала: «Здравствуйте...»
Я вдруг подумал: «Какое счастье, что Птица есть на свете!»
Счастье, что я ее встретил тогда в лесу.
Счастье, что она такая добрая и умная.
Сколько раз она спасала меня и моих друзей! А мы? Как могли мы ее отблагодарить?
Но Птица не требовала благодарности. Она терпеливо ждала, когда мы привяжем качели и устроимся на доске.
Мы сели.
— Лети, Птица! — сказал я. — Сразу лети выше, чтобы в нас не попали пули!
Она рванулась. Мы вцепились в веревки.
Воздух обнял нас упругими потоками, откачнул назад, зашумел в ушах. В этом шуме нельзя было услышать ни выстрелов, ни свиста пуль. Поэтому не знаю, стреляли в нас или нет.
Я посмотрел вниз. Бастионы были уже далеко и делались все меньше. Становились похожими на песочную крепость, которую когда-то я строил для пластмассовых солдатиков.
ЮГО-ЗАПАДНЫЙ ВЕТЕР
Мы прилетели в Синюю долину под вечер.
Ух как обрадовались нам ребята! Они обнимали меня и Юльку, будто мы не виделись тыщу лет. И Юлька оттаял.
Конечно, он по-прежнему ходил невеселый, но от ребят не прятался и несколько раз даже улыбнулся.
...Горе немного отступило, отодвинулось. Оно было еще близким, но не давило нас, как в первый день. Дуг остался далеко-далеко, в скале под бастионами, Юлькиной беде тоже нельзя было помочь, а время шло, и приходилось думать, как жить дальше.
Мы поселились в доме лесника, недалеко от брошенной деревни. Дом был большой и крепкий еще, только крыша немного прохудилась. Мы заделали ее старыми досками, оторванными от забора.
Говорят, раньше люди жили в долине спокойно. Ядовитый туман стал появляться лет сто назад, после землетрясения, и тогда жители поспешно ушли в другие места. В домах осталось много утвари.
В доме лесника сохранилась посуда, мебель и каменный очаг. В сумерки мы поужинали, уложили малышей, а сами сели у очага. Потрескивал огонь, булькал котелок с грибной похлебкой на завтра. Малышня посапывала на плетеных лежанках. Соти постукивала деревянной ложкой в глиняном кувшинчике — готовила какое-то снадобье. Было спокойно и уютно. И все-таки очень грустно.
