Я опять помахал ей и тоже зашагал. Шел и разглядывал ключ. Мне показалось, что в трубчатый стержень попал мусор. Я дунул в трубку. Нет, ключ был чистый: из него вырвался звенящий свист. Совсем как в те дни, когда мы с ребятами играли в футбол. Таким свистом я давал сигнал к началу матча.
Я вспомнил наших ребят, вспомнил Толика, вздохнул и дунул еще раз. И сразу же услышал шаги Птицы. Она догоняла меня снова!
— Что, Птица? Что случилось?
Она переступила тонкими своими трехпалыми ногами и посмотрела как-то нерешительно. Опустила голову и осторожно тронула носом ключ. Потом отошла и оглянулась.
Я начал догадываться. Отвернулся, отошел, прижал ключ к нижней губе и свистнул. Птица тут же подбежала и выжидающе склонилась надо мной.
— Ты решила, что я звал тебя? Нет, Птица, — сказал я, — это нечаянно. Извини. Я просто так свистнул... Не сердись, Птица.
Тогда она снова положила мне голову на плечо, и я опять погладил ее шелковую шею.
И мы разошлись...
ИСКАТЕЛЬ ИСТИНЫ
Я долго шел через лес. Иногда идти было нетрудно: попадались ровные лужайки, а порой я натыкался на полуза-росшие тропинки. Но случалось, что путь загораживали частые кусты и лианы. Приходилось продираться. Сворачивать я не хотел, старался идти прямо на северо-восток.
Через несколько часов я совсем измотался. Стояла душная жара. Кожа у меня горела от всяких ядовитых колючек. Был я такой исцарапанный, что квартальный воспитатель номер восемь, наверно, при виде меня грохнулся бы в обморок.
Часто попадались прохладные ручейки, и жажда меня не мучила, но зато ужасно хотелось есть.
Когда же кончится этот проклятый лес? Утром он казался мне добрым, ласковым, а сейчас был как враг.
Я выбрался на полянку и упал в траву. Просто ноги уже не держали. Я лежал, уткнувшись лицом в пахучую зелень, и думал: «Хоть бы ягод каких-нибудь найти...» И вдруг услышал легкие шаги. Совсем не похожие на шаги Птицы.
Конечно, я испугался. Но убегать и прятаться не было сил. Я посмотрел через траву. По лужайке шел сгорбленный старик в длиннополом сером халате. Халат был подпоясан жгутом, скрученным из сухой травы.
Старик шел прямо ко мне. Когда я это понял, то собрал последние силы и встал.
Старик посмотрел на меня водянистыми глазами и сказал:
— Мир тебе в этом лесу. Ты устал?
— Да, — прошептал я.
— Если хочешь, пойдем ко мне. Поешь и отдохнешь.
Он повернулся и зашагал, не оглядываясь. Не очень резво, но и не тихо. И трава будто сама собой расступалась перед ним.
Я подумал, что могу попасть в руки врагов. Но, постояв секунду, я поспешил за стариком: очень уж хотелось есть.
Скоро мы оказались у лесной хижины. Три стены ее были сложены из замшелых камней, а передняя сплетена из веток. В плетеной стене была дверь и небольшое оконце. На пороге старик оглянулся и сказал:
— Входи в мой дом...
Я вошел. Было просторно и полутемно. В дальнем углу возились какие-то животные — не то овцы, не то козы. Пахло сухой травой и дымом.
— Садись где понравится, — предложил старик.
Я оглянулся, увидел топчан, покрытый тряпьем, и сел. Прислонился к бугристой каменной стенке. Камни сквозь майку холодили спину. Старик молча поставил рядом со мной глиняную миску, положил кусок хлеба и деревянную ложку.
Я взялся за еду. Это была теплая сладковатая каша, не знаю, из какой крупы. Когда я выскреб донышко, старик дал мне кружку холодного молока.
«Позвал в дом, кормит, — подумал я. — А знает ли он, кто я такой?» Будто в ответ на эти мысли, старик сказал:
— Ложись, отдохни. В этом доме тебя никто не тронет.
И я перестал бояться. Да и что оставалось делать, когда глаза сами закрывались от усталости? Я скинул сандалии и свернулся калачиком на тряпках...
Когда я проснулся, в оконце синели сумерки. Старик возился у очага. Его жидкие седые волосы казались золотыми от огня. Не оглянувшись, он проговорил:
— Ты хорошо поспал. Ноги больше не болят?
Нет, ноги не болели. Только немного ныли и чесались царапины. Я чувствовал, что силы вернулись.
— Спасибо. Теперь пойду... — сказал я.
— Куда же к ночи? Живи до утра.
— А далеко отсюда до берега?
— До твоего берега? — странно спросил он. — Часа два пути. Но идти лучше утром...
«Он, кажется, все про меня знает», — подумал я. Подошел к очагу и сел напротив старика на корточки. Он не удивился. Спокойно глянул на меня и стал ворошить палкой горящие сучья. У него были худые щеки, редкая бородка, костистый лоб почти без морщин. Зато ниже лба, на всем лице, морщин было очень много. При свете очага они казались глубокими и черными.
Я спросил:
— Вы лесник?
— Я отшельник.
Это меня совсем успокоило. Я читал, что отшельники никому не причиняют вреда.
— Значит, вы живете здесь один и молитесь богу? — спросил я.
— Нет, — спокойно сказал старик. — Я не молюсь.
Я пока не уверен, что бог есть. Просто я ищу Главную Истину.
— Что? — не понял я.
— Главную и Вечную Истину, — хмуро, но терпеливо повторил он. — В чем смысл человеческого бытия.
— А-а... — сказал я.
Отшельник быстро взглянул на меня.
— Разве ты понимаешь, о чем я говорю?
— Что же тут не понять?
— Ты тоже думал об этом?
— Было как-то, — сказал я.
Отшельник снова опустил голову и зашевелил в очаге сучья.
— Все равно, — вздохнул он. — Никто не знает ответа.
Но я знал ответ. Мама мне объяснила эту истину давным-давно — года два назад. Это случилось, когда меня ошарашила мысль: зачем живет человек, если все равно умрет? Я два дня ходил как пришибленный, а временами такая тоска брала, что прямо хоть головой о камни. Мама наконец увидела, что я сам не свой, стала расспрашивать. Ну, я не выдержал, рассказал о своих мыслях.
Мама посадила меня на колени и серьезно объяснила:
— Это с каждым человеком бывает: однажды у него появляется такой вопрос...
Но мне было не легче от того, что это с каждым...
Мама сказала:
— Каждый надеется дожить до глубокой старости. А тогда человек уже так утомлен и спокоен, что умирать ему не страшно.
— Да не в том дело, что страшно! — крикнул я. — Просто обидно! Живешь, живешь, а потом — ничего.
— Вовсе не ничего, — возразила мама. — У человека остаются дети. У тех детей будут еще дети, много новых людей. А все люди — которые были, которые сейчас живут и которые потом будут, составляют человечество. А человечество будет всегда, оно бессмертное.
