Сначала класс держался, только иногда кто-нибудь срывался и подхихикивал, а потом все вдруг стесняться перестали и заржали в голос.
Ему грациозная стройность и нега дана…
Смирнов вытянулся, как только мог, даже на цыпочки привстал и томно закатил глаза.
И шкуру его украшает волшебный узор…
Тут Смирнов изобразил модель на подиуме, принял подобающую позу, легким движением руки откинул в сторону полу пиджака.
Дальше Валерия Михайловна не вытерпела, категорично потребовала:
– Заканчивайте этот цирк! Садись, Смирнов, на место. Не буду кривить душой, жираф из тебя отличный. Особенно по части усвоения информации. Но сейчас речь о другом. А ты, Горельников, продолжай.
Горельников послушно продолжил. Но даже несмотря на то, что Смирнов сидел на месте, тихо и неподвижно, как паинька, воспринимать стихотворение серьезно уже никто не мог. Виталик старался, делал задумчивое и вдохновенное лицо, прилагал все усилия, чтобы получалось «с выражением», а класс покатывался со смеха. Горельников и сам временами не выдерживал, фыркал, и тогда остальные ржали еще сильнее.
– Хватит! – не вынесла Валерия Михайловна. – Садись и ты, Горельников. Четыре вам.
– Почему четыре? – возмутился Виталик.
– Спецэффекты подкачали, – спокойно пояснила учительница, посмотрела на Смирнова. – Не в тему. – И давая понять, что больше не принимает возражений, без перехода продолжила: – Полетаева, Захаров! Ваша очередь. Выходите.
Вот оно!
Вика не ржала вместе со всеми, только нервно лыбилась, а тут улыбку как водой смыло. В кабинете воцарилась тишина. Все ждали: Валерия Михайловна, одноклассники. Захаров сидел невозмутимый, тоже ждал. Уверен был, что Вика сейчас подскочит, все доложит, покажет и стих прочтет.
Безмолвная пауза затягивалась. Валерия Михайловна приподняла брови, чуть округлила глаза, говоря взглядом: «Ну, шевелитесь же! Долго еще?»
Дальше тянуть нельзя.
Вика не стала вставать, прямо с места тихонечко начала:
– Я не…
Но договорить не успела, потому что Захаров поднялся.
– Я один. – Вытянул из сумки несколько листов и направился к доске, по дороге доставая из кармана флешку. – Не люблю, когда над душой стоят.
– А я тебе не помешаю? – поинтересовалась Валерия Михайловна, сочувственно качнув головой.
– Вы – нет, – невозмутимо сообщил Захаров, втыкая флешку в ноутбук и открывая файлы. – К вам я привык.
– Ну, спасибо, – еще раз качнула головой учительница. – Утешил. Но я все-таки присяду, мало ли.
– Да пожалуйста, – благосклонно разрешил ей Захаров. – Как вам удобней.
Запустил слайд-шоу и принялся рассказывать, заглядывая в распечатки. А Вика…
Случаются моменты, когда все мысли исчезают из головы. Нет их, совсем. Потому что понятия не имеешь, о чем думать и в каком направлении. В голове пусто, а все размышления, как толпа зевак, топчутся на пороге, но войти боятся. Проталкивают вперед то одного, то другого, но заветную черту долго никто пересечь не решается. И с чувствами так же. Где-то на грани ощущается что-то, а не конкретизируешь. Смутно все. Как в тумане.
Вот и Вика не знала, как к происходящему относиться.
Неужели Захаров предполагал, что она доклад не подготовит? И нарочно запасся на всякий случай, чтобы в конце, негодуя, заявить, что сделал все сам и Вика ему ни капли не помогла. Самому из воды сухим выйти, а ее подставить, наказать за непослушание?
А он уже до стихотворения дошел.
Интересно, что сейчас прочитает? А вдруг то же выберет, на какое Вика внимание обратила? Про поцелуи. Хотя трудно представить Захарова, декламирующего такие стихи. Если только захочет Вику подколоть.
Захаров выбрал нужную бумажку, но тут его Валерия Михайловна остановила:
– Подожди, Артём! Пусть Вика стихотворение прочитает. Тебя ведь не смутит, если ты у нее над душой постоишь?
– Ну, пусть, – согласился Захаров и, когда Вика вышла к доске, сунул ей лист в руки, а сам отодвинулся подальше.
Что же он там подобрал? Вдруг и правда про поцелуи?!
Вика пробежала глазами по первым строчкам.
Нет. Лиричное, но общего плана. И очень даже в тему ее ощущений.
Внемля ветру, тополь гнется, с неба дождь осенний льется,
Надо мною раздается мерный стук часов стенных;
Мне никто не улыбнется, и тревожно сердце бьется,
И из уст невольно рвется монотонный грустный стих…
На место шли чуть ли не нога в ногу, только по параллельным проходам, одновременно уселись. Захаров развернулся к Вике:
– Не слышу слов благодарности.
Ну надо же! Опять считает, что Вика у него в долгу.
– Они остались в тесте по биологии. – Вроде получилось достаточно язвительно и гордо.
Только непонятно, откуда необъяснимое чувство вины. Не сказать, чтобы очень сильное и раздражающее, так, царапает где-то в глубине сознания.
Совесть – странная штука. Напоминает о себе, даже когда причин нет. Выскочка. Вика же ни в чем не виновата.
Еще приятно. Чуть-чуть. Что Захаров все-таки доклад сделал и ее не подставил. Тест она, пожалуй, ему простит.
В столовой на большой перемене за столом собралась привычная уже компания: Вика, Марго, Жорик подрулил. Только Ассоль не хватало для полного комплекта. Вот бы уж все удивились. Кто до сих пор не удивился.
До Викиного появления в школе все фрики держались поодиночке, а тут начали кучковаться. Типа она связующее звено, самый главный и самый конченый фрик. Но Вике уже все равно. Ну, вроде бы.
Не волнуют, как раньше, чужие косые взгляды. Не то чтобы она к ним совершенно равнодушна, просто уже не воспринимаются концом света, полной безнадегой, доказательством неисправимой своей ущербности. Суперкрутой и популярной из нее не получилось, но своего рода звезда. С эпитетом «странная» или «ненормальная». Кому как больше понравится. Да и ладно.
Жорик вел себя подозрительно. Ерзал на стуле, откусывал то от одного пирожка, то от другого, а один раз подавился соком, закашлялся, и Марго увлеченно заколотила его по спине. И опять на них пялились – кто с опаской, кто с усмешкой.
– Жор, да что случилось-то? Рассказывай, пока жив еще.
Жорик помялся, кроша пирожок на стол, и наконец выдавил:
– У Аси день рождения на следующей неделе. – И зарумянился, словно самого только вытащили из духовки. – Что ей лучше всего подарить?
Марго мгновенно стала серьезной и многозначительно глянула на Вику, а у той посерьезнеть не вышло. Пришлось прикрыть рукой рот, расползающийся в улыбке, чтобы не смущать Жорика еще больше.
