— Оля, что ты в нем нашла? — спрашивала ее бабушка, с которой Ольга, в отличие от родителей, легко находила общий язык. Бабушка пережила трех мужей, один из которых был цирковым импресарио, второй — ответственным служащим, а третий — кавалерийским командармом.
Тогда, конечно, Ольга не задумывалась о том, как бабушке удалось за каких-то семь лет трижды выйти замуж. Хотя история семьи ей была хорошо известна. В основном, конечно, благодаря бабушкиным рассказам и многочисленным фото, которые она ухитрилась сберечь и в невеселые тридцатые, и в просто страшные сороковые, и в унылые семидесятые. К Ольгиному счастью, бабушка в здравом уме и вполне твердой памяти дожила до восьмидесяти с гаком.
Положа руку на сердце, бабушкиных мужей можно было понять. Не очень высокая, но очень стройная, с милым лицом и улыбающимися глазами, молодая бабушка, а тогда просто Ляля Ратникова, была необыкновенно привлекательна.
В семнадцать она встретила маэстро Пьетрини, циркача, который на поверку оказался Петром Сидоренковым. Петр был потомственным циркачом, гимнастом. Кочевал с шапито из города в город, участвовал в представлениях вместе с труппой, которая на три четверти состояла из его родственников. Как-то неудачно упал, причем не с самой высокой трапеции. Вылечился, но выступать уже не мог — каждый раз перед выходом на манеж его накрывал панический страх падения.
«Фобия», как назвали бы это сейчас. А тогда его старший брат в сердцах обозвал лоботрясом, и велел учиться у настоящего итальянца, старенького импресарио, господина Корсо. Тот с удовольствием передал знания, которыми обладал, юному маэстро, а потом вернулся на родину, где о нем, должно быть, уже и думать забыли.
И было это перед самой революцией. Да-да, именно той, которую теперь все чаще называют октябрьским (с маленькой буквы) переворотом. Страна голодала, с трудом сводила концы с концами, но на цирковые представления ходила с удовольствием. Не зря же Владимир Ильич Ленин в беседе с наркомом Луначарским, по слухам, сказал: «Пока народ безграмотен, из всех искусств для нас важнейшими являются кино и цирк!»
Можно спорить о том, была ли сказана фраза именно так. Но нет никакого смысла спорить с тем, что циркачи давали представления по всей стране и в семнадцатом, и в двадцатом, и в двадцать седьмом годах.
Ведь именно в двадцать седьмом маэстро Пьетрини, уже бывалый импресарио, познакомился с красавицей Лялей, которую и назвал своей женой через месяц после первого свидания. Дальше бабушкины глаза почему-то заволакивали слезы, а история двух лет жизни с маэстро заканчивалась туманными словами: «А потом его не стало…»
Так Ольга никогда и не узнала, что же произошло с импресарио, и почему уже через год с небольшим бабушка перестала быть Ратниковой, или Сидоренковой, а стала Ольгой Кошкиной, женой совслужащего Гоги Кошкина.
Тут бабушкины рассказы обычно становились чуть более многословными и зачастую напоминали Ольге рассказы Ильфа и Петрова. Должно быть, вся страна тогда жила точно так же, однако довольно быстро Гоша Кошкин стал уважаемым человеком Игорем Рудольфовичем, зашагал по карьерной лестнице в лучших традициях совучреждений. Обзавелся квартирой и дачей, стал ездить на работу на служебной машине.
Кроме работы, как донесли бабушке доброхоты, он на той же служебной машине ездил к любовнице, подруге Ольги Владимировны, Лилечке Убийвовк. Должно быть, та желала не только смены фамилии на более благозвучную фамилию Игоря Рудольфовича, но зарилась и на немаленькую квартиру и спокойную уютную жизнь жены ответственного советского работника. Однако, увы, получить смогла только фамилию — бабушка Ольги приложила немало сил, чтобы Лилечке не досталось ничего, за исключением подлого изменщика.
Сама же Ольга Владимировна, разведясь с подлецом и негодяем, вернула себе девичью фамилию Ратникова и зажила в большой квартире в ожидании новой судьбы. Каковая и предстала перед ней в образе командарма Тополева.
Александр Лавреньевич тогда получил новую должность в Киеве и на первом же партийном слете увидел ее, красавицу Ольгу Владимировну. Быть может, ему бы и одной красоты было довольно, но эта необыкновенная женщина к тому же носила звонкую фамилию Ратникова. Это и решило судьбу командарма — и Ольга Владимировна в очередной раз сменила фамилию, став Тополевой.
Было тогда Ольге Владимировне двадцать пять, а Александру Лаврентьевичу вот-вот должно было стукнуть сорок пять.
— Да, Оленька, — бабушка поправляла кольца на узких длинных пальцах. — Тогда такие браки встречались сплошь да рядом. Да и что такое сорок пять для мужчины? Для влюбленного мужчины, который нашел наконец собственное счастье?
Ольга не знала ответа на этот вопрос, хотя сорок пять казались ей возрастом более чем почтенным, куда больше намекающим на пенсию, чем на любовные утехи с молодой женой.
Однако через год родился мамин старший брат, дядя Вадик, а в предновогодье тридцать восьмого — Лариса Александровна, Ольгина мама. Тридцать девятый пощадил семью Тополевых, хотя добавил немало седых волос в бабушкины густые косы. Самого же командарма он волос лишил почти полностью. Пощадил командарма и сорок первый, а вот сорок третьего года он уже не увидел — еще одно предновогодье стало для него последним, и в день рождения дочери Александр Лаврентьевич погиб в Великолукской наступательной операции вместе с тысячами солдат Калининского фронта.
Бабушка прождала мужа всю войну, но узнала о его гибели только в сорок седьмом. Должно быть, она очень любила своего командарма, потому что о замужестве с тех пор ни разу не задумывалась, сыну всегда приводила отца в пример, а внучке Ольге по сто раз напоминала, что важнее любви для семьи ничего нет и быть не должно. Хотя иногда, нет-нет, да и сбивалась на куда более приземленные меркантильные соображения.
— Вот — Александр Лаврентьевич, — говорила бабушка, с любовью глядя на выцветший фотопортрет усатого мужчины в папахе, — твой дед. Красавец… Статный, высокий, сильный. Но при этом небедный, заботливый, — а твой что?
Бабушка поставила на стол чашки с чаем, и высокую вазу с печеньем, и розетки для варенья, которое Ольга терпеть не могла.
— Бабушка, Андрей тоже статный, — отвечала Ольга, вынув печенье из вазы и разламывая его над розеткой. — И рост у него достаточный. А вот два первых твоих мужа роста были средненького…
— Дак я не о том, — обижалась бабушка за светлую память мужей, — зато должности у них были очень порядочные и оклады. И квартиры им давали.
— Бабушка! Разве я за квартиру замуж иду или за оклад? — искренне возмущалась Ольга. — Мне же с человеком жить надо!
— Вот именно. Жить… — многозначительно подчеркивала бабушка. — Ну, посидит он там на своем БАМе, куда одни ненормальные ездят, а потом?
— А потом здесь устроится, как все люди.
— Вот именно, как все. Как мать твоя с отцом устроилась.
Бабушка не могла себе простить, что ее дочь, Ольгина мама, вышла замуж за простого советского инженера и провела всю жизнь в скромной двухкомнатной квартире.
