Майку же возможность совершить самоубийство была ни к чему, наркотиками его не накачаешь, а боли он не чувствовал. Всю информацию о нас он хранил в отдельном банке памяти под кодом, запрограммированным исключительно на наши голоса, но поскольку плоть слаба, мы добавили еще один сигнал, которым в случае чего любой из нас мог заблокировать голоса двух остальных. По моему мнению, а я как-никак лучший компьютерщик в Луне, Майк не мог самостоятельно снять блокировку. А главное – никому и в голову не могло прийти спросить у головного компьютера об этом файле, ибо о нем никто не знал, как никто не подозревал и о самом существовании Майка как личности. Что может быть надежнее?
Единственный риск состоял в том, что эта ожившая машина была эксцентрична. Майк постоянно демонстрировал свои непредсказуемые возможности; не исключено, что он додумался бы, как обойти блокировку, если бы захотел.
Впрочем, этого я не опасался. Майк был предан мне – своему первому и старейшему другу; ему нравился проф; я думаю, он любил Вайо. Нет-нет, секс тут ни при чем. Просто Вайо нельзя было не любить, и они с Майком сразу прониклись взаимной симпатией.
Я верил Майку. В жизни всегда приходится делать ставку на что-то. На Майка я бы поставил при любом раскладе.
Вот так мы и построили свою систему безопасности: Майку доверили абсолютно все, а каждый из нас знал только то, что должен был знать. Возьмем, например, «древо» кличек и номеров. Мне были известны имена моих камрадов по ячейке и тройке, которой я руководил. Этого вполне хватало. Майк придумывал партийные клички, отводил каждому подпольщику телефонный номер, хранил реестр настоящих имен с указанием кличек. Скажем, член партии Гордон (я его знать не мог, ибо он находился двумя ярусами ниже) вербовал какого-нибудь Фрица Шульца. Гордон сообщал об этом наверх, не называя никаких имен. Адам Селен звонил Гордону, ставил в известность, что партийная кличка Шульца – Дэниел, затем звонил самому Шульцу по номеру, полученному от Гордона, и сообщал ему кличку и экстренный номер телефона – для каждого новичка особый. Номер, данный Дэниелу, не знал даже руководитель ячейки. А то, чего вы не знаете, вы не сможете выдать ни под воздействием наркотиков, ни под пыткой – никак! Даже по легкомыслию. Теперь предположим, что мне нужно связаться с Дэниелом. Я понятия не имею, кто он такой; может, он живет в Гонконге, а может, держит лавочку в соседнем доме. Вместо того чтобы спускать сообщение вниз в надежде, что оно дойдет-таки до адресата, я звоню Майку. Майк мгновенно соединяет меня по коду «Шерлок» с Дэниелом, не называя мне его номера. Или предположим, что мне надо поговорить с камрадом, рисующим карикатуру, которую мы разошлем по всем пивнушкам Луны. Я не знаю, кто он такой, но мне надо внести изменения в рисунок.
Я звоню Майку: ему известно все, и меня мгновенно соединяют, причем камрад знает, что все в порядке, ведь вызов организован самим Адамом Селеном. «Говорит камрад Борк». Карикатурист не знаком со мной, но по букве «Б» понимает, что я – важная шишка. «Мы должны изменить то-то и то-то. Передай своему руководителю, чтоб он проверил, а сам начинай работу».
И еще множество мелких преимуществ: у некоторых камрадов нет телефонов, других можно поймать только в определенные часы, часть живет в периферийных поселениях, где еще нет телефонной связи. Не важно – Майк знает все, а остальные не знают ничего такого, что могло бы повредить кому-либо, кроме горстки людей, известных им в лицо.
После того как мы решили, что в экстренных случаях Майк будет говорить с каждым камрадом лично, возникла необходимость снабдить его большим числом голосов и замаскировать, придав ему трехмерность. Короче говоря, создать «Адама Селена, председателя Временного комитета Свободной Луны».
Необходимость в голосах вытекала из того факта, что у Майка был всего один водер-вокодер, в то время как его мозг мог одновременно вести десятки, а может, и сотни (сам не знаю сколько) разговоров параллельно – как гроссмейстер, одновременно играющий на пятидесяти досках.
Это могло стать нашим узким местом по мере роста организации и увеличения числа обращений к Адаму Селену, особенно в случае перехода к активным действиям.
Но я не просто хотел снабдить Майка несколькими голосами, я хотел, чтобы он вообще перестал разговаривать вслух. Один из здешних горе-компьютерщиков вполне мог заглянуть в машинный зал, когда Майк с нами разговаривал; даже последний недоумок заподозрил бы, что дело нечисто, увидев, как главный компьютер оживленно беседует сам с собой. Водер-вокодер – старое изобретение. Человеческий голос состоит из шипения и жужжания, смешанных в разных пропорциях, что верно даже для колоратурного сопрано. Вокодер раскладывает шипение и жужжание на составные элементы, которые компьютер (и даже тренированный человеческий глаз) может прочесть. Водер – маленькая коробочка, которая умеет жужжать и шипеть, – с помощью управляющего устройства варьирует эти элементы в соответствии с шаблонами. Человек способен «играть» на водере, производя искусственную речь; правильно запрограммированный компьютер делает это так же легко и быстро, как вы разговариваете.
Однако голос в телефонной линии представляет собой не звуковые волны, а электрические сигналы. Поэтому Майку, чтобы говорить по телефону, не нужна была звуковая часть водера-вокодера. Звуковые волны необходимы лишь человеку, находящемуся на другом конце провода. Майку в машинном зале Комплекса вовсе ни к чему говорить вслух, поэтому я решил убрать звук и, следовательно, устранить опасность подслушивания.
Сначала я поработал дома, в основном рукой номер три. Результатом явилась крошечная коробочка, в которую мне удалось впихнуть двадцать цепей водеров-вокодеров минус голосовой вывод. Затем я позвонил Майку и попросил его «заболеть» так, чтобы это встревожило коменданта. После чего стал ждать.
Фокус с «болезнью» мы проделывали уже не раз. Я вернулся к работе после того, как выяснилось, что я чист, то есть в четверг той самой недели, когда Альварес ввел в файл «Зебра» доклад о происшествии в Стиляги-Холле. В его версии перечислялось около сотни имен (примерно из трех сотен присутствующих). Список включал Коротышку Мкрума, Вайо, профа, Финна Нильсена, но меня там не было, – видимо, стукачи меня не приметили. В докладе сообщалось также, что девять полицейских офицеров, выполнявших приказ коменданта по наведению порядка, были хладнокровно застрелены. Назывались и имена трех наших погибших камрадов.
В дополнении, последовавшем через неделю, говорилось, что «известная бунтовщица Вайоминг Нотт из Гонконга-Лунного, подстрекательская речь которой в понедельник 13 мая вызвала мятеж, стоивший жизни девяти доблестным офицерам, не обнаружена в Луна-Сити, не вернулась домой в Гонконг и, очевидно, погибла в бойне, которую сама же спровоцировала». Далее признавалось, что предыдущий рапорт был неполным и что тела убитых исчезли, а точное число погибших установить невозможно.
Сей постскриптум означал, что Вайо не может ни вернуться домой, ни снова стать блондинкой.
Поскольку меня не засветили, я вернулся к своей обычной жизни: обслуживал клиентов, подвернувшихся на этой неделе, то есть бухгалтерские машины и каталожные файлы в Библиотеке Карнеги, а в свободное время сидел в номере «Л» отеля «Раффлз» и слушал, как Майк по телефону читает материалы «Зебры» и других специальных файлов, поскольку связь в своей мастерской я тогда еще не оборудовал. Всю неделю Майк приставал ко мне, как капризный ребенок (а он и был ребенок), спрашивая, когда же я приду к нему за новой порцией шуток. Отчаявшись дождаться, он решил рассказать мне их по телефону.
