Горбачёв стал настаивать на уступках: «Как говорят американцы, танго танцуют вдвоём».
Вскоре — возможно, это объяснялось усталостью — руководители стран снова принялись обмениваться колкостями. Рейган припомнил афоризмы о Марксе и Ленине, а Горбачёв с презрением ответил: «А, так вы опять заговорили о Марксе и Ленине». Он, в свою очередь, сердито отозвался о речи Рейгана в Вестминстере в 1982 году и о прогнозе, что Советский Союз закончит дни на «свалке истории».
— Скажу вам, это довольно пугающая философия, — сказал Горбачёв. — Что это значит с политической точки зрения — войну против нас?
— Нет, — ответил Рейган.
Затем, столь же неожиданно, они перестали препираться и вернулись к обсуждению ядерной угрозы. «Похоже, что в данный момент я старше всех здесь, — сказал Рейган. — И я помню, что после войны все нации решили отказаться от применения отравляющих газов. Однако, слава Господу, противогазы всё ещё существуют. Нечто подобное может случиться и с ядерным оружием. Но у нас на всякий случай будет щит против него».
Горбачёв раздражённо заключил: «Президент Соединённых Штатов не любит отступать». Похоже, он уже свыкся с мыслью о провале переговоров: «Я вижу, что возможности для соглашения исчерпаны».
Но они всё же не сдавались. Горбачёв изводил Рейгана идеей ограничить противоракетную оборону рамками лабораторий. Рейган то был настойчив, то терял сосредоточенность. Он сказал Горбачёву:
— Я представляю, как спустя десять лет мы с вами снова встречаемся здесь, в Исландии, чтобы в триумфальной обстановке отказаться от последних советских и американских ракет. Я буду так стар, что вы меня даже не узнаете. Вы спросите с удивлением: «Эй, Рон, это вправду ты? Что ты тут делаешь?» И мы с вами это отпразднуем.
— Не знаю, доживу ли я до этого, — сказал Горбачёв.
— Я знаю, что доживу, — ответил Рейган.
В перерыве Шульц попытался найти новые формулировки, стараясь сохранить шанс хоть на какое-то соглашение. Рейган предложил Горбачёву: США согласятся в течение десяти лет придерживаться договора об ограничении баллистических ракет, но будут вести «исследования, разработки и испытания» в области противоракетной обороны.
Горбачёв тут же заметил, чего не хватает. В новой формулировке не было слова «лаборатория». Это сделано специально? «Да», — ответил Рейган.
Рейган также предложил два пятилетних этапа сокращения вооружений — именно о десятилетнем периоде Горбачёв говорил в январе. Но, по версии Рейгана, в первые пять лет должно было произойти половинное сокращение стратегических наступательных вооружений, а в следующие пять — оставшихся 50 % наступательных баллистических ракет. Горбачёв верно заметил, что в разных периодах предлагалась ликвидация разных категорий оружия. В чём дело? На первом этапе речь шла обо всех стратегических вооружениях, на втором — только о ракетах: «Здесь какая-то путаница». Так и было: американцы сформулировали предложения неточно, пытаясь удовлетворить обе стороны. Но Рейган тоже был в замешательстве: «Вот что я хочу знать: все ли наступательные баллистические ракеты будут ликвидированы?»
Горбачёв предложил другую формулировку для второго этапа: «стратегические наступательные вооружения, включая баллистические ракеты». Потом термины можно доработать, сказал он.
Тогда Рейган неожиданно сделал шаг куда более смелый, чем прежде. Этот невероятный момент в истории холодной войны подошёл внезапно, без какого-либо предупреждения, без инструктажей, докладных записок и межведомственных согласований, без пресс-конференций и речей. Всё это случилось в маленькой комнате с видом на залив.
— Позвольте мне спросить вот о чём, — сказал Рейган. — Имеем ли мы в виду — и я думаю, это было бы очень хорошо, — что к концу двух пятилетних периодов будут ликвидированы все ядерные взрывные устройства, в том числе бомбы, боевые комплексы, крылатые ракеты… системы средней дальности и так далее?
Горбачёв произнёс:
— Да, мы можем так сказать и перечислить все эти виды вооружений.
Шульц заметил:
— Тогда давайте сделаем это.
Предложение Рейгана было самой конкретной и далеко идущей инициативой американского президента за всю историю формальных переговоров сверхдержав. Это была не какая-нибудь случайно брошенная фраза. Если прежде Рейган говорил о ликвидации баллистических ракет либо же высказывался туманно, то в этот момент он отбросил все сомнения и предложил полное ядерное разоружение.
Рейган и Горбачёв могли достать бумаги и здесь же подписать их. Однако они этого не сделали.
Хотя Горбачёв и сказал, что шанс заключить соглашение есть, он вновь настаивал на том, чтобы оставить исследования в области противоракетной обороны в лаборатории: «Вопрос о лабораториях фундаментально важен».
Рейган возразил, что его цель — «изготовить своего рода противогаз», надёжную систему защиты от угроз всевозможных «ядерных маньяков».
Горбачёв: «Да, я всё слышал о противогазах и маньяках, наверное, уже раз десять. Но пока вы меня не убедили». Он подчеркнул, что только хочет ограничить разработку противоракетной обороны стенами лаборатории.
Рейган: «Вы уничтожаете все мосты к продолжению моей СОИ».
Горбачёв: «В отношении лабораторий ваша позиция — окончательная? Если так, то на этом мы можем закончить нашу встречу».
Рейган: «Да, это так».
Последовала пикировка, но они так и не продвинулись. Гopбачёв призывал ощутить историческое значение момента. Подписание соглашения со всеми советскими уступками сделало бы Рейгана, «без преувеличения, великим президентом. Сейчас вы буквально в двух шагах от этого». Подписание соглашения, уговаривал Горбачёв, «означало бы, что встреча прошла успешно… А если нет, то давайте сейчас расстанемся и забудем о Рейкьявике. Но другой такой возможности не будет. Как бы там ни было — я знаю, что у меня такой возможности не будет». Оба они, похоже, чувствовали, что момент ускользает.
— Вы и вправду собираетесь отвернуться от исторической возможности из-за одного слова в тексте? — спросил Рейган. Речь шла о слове «лаборатория».
— Вы говорите, что дело в одном слове, — парировал Горбачёв. — Но дело не в слове, а в принципе.
Горбачёв также сказал: если он вернётся в Москву, позволив Рейгану пойти на реализацию программы противоракетной обороны, его «назовут дураком и безответственным руководителем».
— Сейчас это вопрос одного слова, — посетовал Рейган. — Я хочу ещё раз попросить вас изменить точку зрения. Сделайте это в качестве одолжения, чтобы мы могли выйти к людям как миротворцы.
— Мы не можем согласиться с тем, что вы предлагаете, — ответил Горбачёв. — Если вы согласитесь с запретом испытаний в космосе, мы подпишем документ за две минуты. Но с чем-то другим мы не можем согласиться… Я сделал всё, что мог.
Шульц вспоминал, что Горбачёв предложил: «Лаборатория — или до свидания».
