Геннадий Павлович не торопился домой. Семья его тоже утомила. Ведь ради нее он шел на всяческие дрянные делишки. И тут он снова поймал себя на лжи. Так уж повелось – лжет и себе. Его дома уважают, а он их нет. Не уважает как раз за дрянные делишки, которые приходилось делать ради них. Да, он, что называется, бегал на сторону, а любовницам тоже подавай супермена с бабками в кармане, и их хотелось удавить. Заколдованный круг. Куда ни ткнись, все от тебя чего-то ждут или требуют сверх положенного. Бражник припарковался у недорогого кафе со сносной кухней, мечтая об одиночестве. Заказал водки и салат на закуску. Принесли. Налив из графинчика в рюмку, произнес:
– За тебя, Ким, чтобы ты сгорел!
Выпил, неторопливо закусывал…
– Ваша машина «девятка» синего цвета?
– Да, – поднял Геннадий Павлович изумленные глаза на милиционера.
– Пройдемте к ней, – приказал тот и бросил второму: – Давай понятых.
Понятые? Бражник поднялся, утираясь салфеткой, чувствуя в теле легкое дрожание – предвестник беды.
Вышли. У машины стоял еще один милиционер, и он торжественно сообщил:
– По устному заявлению мы должны произвести обыск у вас в машине. Понятые на месте? Хорошо, приступайте. Это ваша машина, вы утверждаете?
Бражник лишь кивал в потрясении, плохо отдавая себе отчет, что происходит, даже тогда, когда под бампером обнаружили пакет с белым порошком. И, только услышав, что белый порошок – это предположительно героин, и когда на его руках защелкнулись наручники, Бражник заорал во всю глотку, глядя в небеса:
– Ким! Ненавижу! Слышишь? Ненавижу!
6
Наступил понедельник, шестнадцатое мая. А середина месяца – время конвертов. Тут уж бегом беги на место службы. К тому же поиздержались все сильно в связи с выходками Рощина.
Ежов не мог пропустить важный день, но начал утро с того, что завез по просьбе жены младшего сына в поликлинику. Прихватил и старшего против его воли – неважно, что он школу пропустит. Валентину Захаровичу разъезжать одному по городу страшно. Детям не скажешь: папа боится мертвеца, прикройте, детки, папочку родного своими щуплыми тельцами, потому суровый приказ – и оба сына в машине хнычут. Кстати, Валентин Захарович никогда не объясняется ни с сыновьями, ни с сослуживцами, ни с электоратом. Сказал – все! И попробуй не сделать. Ни одну мелочь не забывает.
В регистратуре поликлиники на его появление должным образом не прореагировали. Он постоял немного в растерянности – ведь это же он, Ежов, пожаловал в их паршивую поликлинику с сыном, а реакция – ноль! Ежов взял карту ребенка и потопал к кабинету. А там очередь три человека. Он вернулся и надменно бросил в окошко регистратуры молоденькой медсестре:
– У кабинета очередь. Я не могу ждать.
На ее смазливом личике обозначилась усмешка, и она сказала:
– Что ж поделать, очередь небольшая, пройдет быстро.
– Вы не поняли? – у Ежова свело скулы. – Я не хочу ждать.
– Приходите в другое время, – откликнулась девица, копаясь в бумагах.
– Завтра вы здесь не работаете! – процедил Ежов и размашисто, показушно негодуя, развернулся, намереваясь пойти к главврачу.
– Что за тип невоспитанный? – спросила медсестра у кого-то в регистратуре. Но вопрос был услышан «невоспитанным типом», равно как и дальнейшие фразы.
– Да это же Ежов! – ответили девушке.
– А кто он такой?
Удар был ниже пояса. Ежов полагал, что его в городе знают лучше, чем кинозвезд первой величины, а выходит, какая-то девчонка из регистратуры поликлиники о нем понятия не имеет. «Ну, теперь она меня запомнит!» – пронеслось мстительно в голове Ежова. Через минуту впереди Валентина Захаровича летел главврач. В регистратуре начался скандал, главврач орал, девчонка оправдывалась. Наконец она выпалила:
– Да пусть он сам работает здесь за эту зарплату!
Главврач отвел Ежова с ребенком в кабинет, потом вернулся в регистратуру и ласково сказал девушке:
– Не обращай внимания, а меня извини. У Ежова мания величия, он болен, а мы, медицинские работники, должны к больным относиться со всем вниманием и пониманием. Ты простила?
Инцидент в поликлинике полностью вышиб из головы Рощина. Ежов нервно крутил руль автомобиля. Приехав в здание администрации, поднялся с сыновьями в свой отсек и приказал секретарше вызвать личного водителя, чтобы тот отвез детей домой. Вскоре забыл и о детях, потому что на его стол секретарша начала складывать конверты. А в них суммы. Разные. В зависимости от места. Каждый руководящий работник обязан внести раз в месяц энную сумму. Как обозвать систему конвертов, еще не придумали. Взятка? Это звучит как-то грубо и неправильно. Дело в том, что за время своего правления Сабельников отбирал руководителей на ответственные места словно в питомнике породистых собак. Есть, конечно, в городе руководители, пославшие мэра с его командой за зеленые долы и горы. Но это те, кто в тяжелые времена смог удержать государственные предприятия от банкротства, вышел напрямую к иностранным заказчикам и живет с рабочими припеваючи. Таких мало. Их терпеть не могут служащие администрации. А простые смертные, посаженные в кресла директоров, начальников, послушно и терпеливо несут дань.
Далеко не каждому чиновнику удалось заполучить теплое место, потому идет честный дележ: я урвал, на и тебе чуточку из благодарности. Схватить никого за руку не удастся даже ФСБ, ибо продумана процедура до мелочей. Конверт попадает к адресату через посредство нескольких рук. Главный адресат – Сабельников, но на конвертах его фамилии не найти. Сначала конверт приносят секретарше определенного отдела, та передает своему начальнику, не раскрывая. Тот несет, уже раскрыв и переложив к себе в карман совсем немножко, своему непосредственному начальнику, который стоит над отделами и имеет статус заместителя главы. Например, Туркиной или Ежову. А уж замы, забрав чуть больше первых из конверта, несут мэру.
Эту систему ввел Сабельников. Раньше не догадывались, что благодарность имеет обязанности. Таким образом, Сабельников создал монолит из чиновников. И хотя срок его пребывания на посту мэра заканчивается, однако он уверен, что займет любимое кресло вновь. Да, уверен! Как встанет народ с транспарантами «Оставьте нам Сабельникова!», так никакие законы народной воле не указ. А народ встанет. Его погонят те, кто носит конверты, – у них рычаги крепкие.
Ежов, получив три конверта, выпроводил секретаршу с детьми и в упоении пересчитал наличность. Треть предназначена ему, а две трети Николаю Ефремовичу. Много ему. Жалко денег. Господин мэр не занимается делами уже давно, лишь пьет и с чертями в войну играет, но купоны продолжает стричь. Несправедливо. В течение трех дней будут приносить конверты. В течение трех дней у Ежова будет выкручивать нутро и руки, отдающие деньги. Нет, пора, пора менять отсек и трон.
Валентин Захарович очнулся от тяготивших его дум из-за звонка мэра. Последние дни, когда тот звонит, у Ежова будто отрывается кусок от сердца. Каждый его звонок – это ЧП. Вот и сейчас мэр срочно потребовал к себе в отсек. Ежов рассовал деньги по конвертам, ведь не инкогнито же приносит бабки, Сабельников хочет знать, кто конкретно и сколько прислал, а узнаёт это по почерку и по сумме. Одну-другую минуту постоял Ежов в нерешительности, но все ж направился к мэру, предчувствуя неладное.
