– Должен огорчить вас, именно удар машины осложнил положение вашего мужа. С инсультом он справился бы, но позвоночник поврежден. Он останется инвалидом.
– Я не буду подавать в суд на водителя, – повторила Аля.
Врач ушел, Алевтина подошла к койке, на которой лежал ее муж, наклонилась над ним, долго молчала, глядя в его встревоженное лицо. У Валентина Захаровича отнялась и речь, только глаза жили. Аля улыбнулась и тихо, на ухо мужу, изредка проверяя его реакцию, заговорила:
– Ты слышал, Валя? Слышал, вижу, глаза понимающие. Нет, Валя, я тебя не сдам в дом престарелых как инвалида, нет. Я оставлю тебя дома, выделю комнату, и будешь ты у меня под присмотром няньки. Сама я, конечно, дерьмо из-под тебя выгребать не буду. Не заслужил ты такого моего внимания. Вообще-то думаю купить тебе хибару, чтобы не встречаться с тобой никогда. Да, Валя, я тебя не желаю видеть. Но не бойся, замуж я не выйду. Что, я чокнутая? Еще раз хомут надевать? Ты будешь получать хорошую пенсию, всякие льготы, уж я постараюсь выдавить из нашего города все блага для тебя и себя. Ты пострадал, находясь на посту, тебя опорочили! Видишь, как я использую твои гнусности? Что смотришь с ненавистью? Понимаешь все? Очень хорошо. Ты останешься парализованным до конца дней. А знаешь, я все же буду навещать тебя, чтобы ты видел мое торжество. Да, я торжествую. Это тебе награда за мои унижения и слезы, за то, что я стала такой!
Ведьма Алька убежала, бросив мужа одного в освещенной солнцем палате. Ежов двигал глазами, чтобы посмотреть в окно, и не мог повернуть голову. Он бессилен и немощен, хотя внутри полон сил и молод. В нем сохранились способность мыслить, желания, но не осталось способности двигаться, говорить. От бесполезных усилий Валентин Захарович забился в припадке ярости. Слезы выкатывались из глаз, но их некому было вытереть. Вокруг было много света, а в его душе навсегда поселилась тьма. И всегда он будет слышать:
MEMENTO MORI!
