Книга Тобол. Мало избранных, страница 126. Автор книги Алексей Иванов

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Тобол. Мало избранных»

Cтраница 126

Владыка и Новицкий добрели до служилых и остановились. Владыка бегло оглядел чамью — домик на курьих ножках. На кровле — шапка мха, под столбами — заросли орляка и багульника, вокруг — стена глухой тайги.

— Мольбище? — спросил владыка у Пантилы.

— Нет. Могила для медведей.

Филофей помог Новицкому присесть на корягу. Григорий Ильич по привычке ощупал на боку ножны с саблей — саблю ему, безоружному, на Ен-Пуголе уступил Кирьян Палыч Кондауров, ушедший с вогулами в Ваентур.

— Емельян Демьяныч, — вдруг осторожно обратился владыка к бывшему сотнику, — я вчера заметил, как ты у вогула отнял нож и лисью шапку.

На Ен-Пуголе Емельян и вправду тряхнул стариной: обобрал кое-кого из инородцев, уходящих с острова восвояси.

— И что с того? — ухмыльнулся Емельян.

— Нехорошо.

— Они на меня с саблями кидались.

— Всё одно нехорошо.

— Дома покаюсь.

— Прости, что тебе, мужу зрелому, говорю, точно отроку, — терпеливо сказал Филофей, — но мы не в полку. Убивать и грабить я не дозволяю.

— А коды нападают? — озлобился Емельян.

— Удар отбей, а сам не бей.

— С чего такая милость к идольникам?

Филофей вздохнул.

— Вера не война, Емельян Демьяныч. В ней кто применяет силу — тот являет слабость. А нам нельзя дрогнуть. Мы Христа несём.

Емельян отвернулся, в сомнении скривив рожу.

Путь по тайге был сущим мучением. Здесь не ходили, а пробирались. Человеку в тайге было не место. Деревья, голодая по солнцу, тянулись вверх, в тесноте цепко переплетаясь лапами. Многие великаны стояли уже мёртвые, но не могли упасть, застряв в толще ветвей. Внизу царил сырой полумрак. С острых сучьев свисали кипящие бороды лишайников. Густо толпился тощий подрост — далеко не все из этих ёлочек, сосенок или даже берёзок смогут выжить, а выжившие сгубят тех, кто вокруг. В папоротниках и спутанных космах ольшаника корчился бурелом: длинные заплесневелые стволы и разлапистые осклизлые коряги лежали друг на друге сикось-накось, ярусами; их затягивало толстым мхом, под которым мог обнаружиться чёрный провал погребённой ямы. Тайга медленно, но беспощадно боролась сама с собой: душила, давила, топтала, убивала — и в то же время воскресала, вылуплялась, выпрастывалась, прорывалась сквозь вековой гнёт; корчась, она валилась мертвецами на живых и, выкручиваясь, цвела живыми на мертвецах. Висели бестелесные и липкие тенёта паутины. Мошка и комарьё не давали дышать, словно сама тайга, измождённая истязаниями, жадно сосала свежую кровь.

Казалось, что здесь — лешачья глушь, непроницаемая даже для божьего взгляда, и никто из людей никогда тут не бывал, разве что колдун Нахрач пролез сюда, волоча идола на верёвке, а с Нахрачом — дикарка Айкони, вот и всё. Однако Пантила не раз замечал следы пребывания людей. Раньше, ещё до русских, великая тайга и великие болота были куда более обитаемы. Вогулы и остяки жили в маленьких селениях, рассыпанных по необозримым просторам; они охотились, рыбачили, покупали жён, растили детей, почитали богов и часто воевали друг с другом. Раньше люди леса умели добывать медь и железо, отливали котлы и шаманские бляшки с медведями, а теперь уже разучились. Раньше люди леса умели делать из глины и обжигать в кострах горшки, а теперь утратили былые навыки. И о таёжных богах люди знали гораздо больше, а теперь многое забыли. И продолжали забывать. Но тайга помнила о том, что было прежде.

Вон кустится орешник. Он высокий. Русские не знают, что орешник бывает высокий только тогда, когда с него несколько лет подряд срезают нижние ветви. Кто-то когда-то запасал здесь вицы на вентерь или на морду. Вон стоит больной кедр. Он заболел и начал чахнуть уже взрослым. Почему? Потому что кто-то выдернул из земли его наружные корни, чтобы распустить их на верёвки, и кедру для жизни теперь не хватает утраченных жил. А вон пять молодых пихточек выстроились в одну линию вдоль лесного прогала. Кто их посадил? Никто; они выросли на расчищенной охотником слоп-цовой дороге — на полосе ловушек для тетеревов и рябчиков.

Не понимая, где идут, служилые пересекли старое кладбище. Топкий ручей, затерявшийся под папоротниками и корягами, отделял мир живых от мира мёртвых. Узкие, низкие и длинные бугры можно было принять за упавшие древесные стволы, полностью укрытые толстым слоем мха, но это были истлевшие могильные домики. Когда-то в их стенках зияли маленькие окошки, чтобы пришедшие на кладбище могли поговорить с мертвецами и покормить их. На дощатых крышах могил были вырезаны крест и угол; так живой человек говорил покойнику: «Не возвращайся, вот тебе твоё солнце и вот тебе твоя луна». Бурые клочья на сучьях окружающих деревьев — это не лишайник, а лохмотья от одежд; одежду покойного полагалось разорвать и оставить на кладбище. Здесь же оставляли и погребальные нарты, на которых привезли мертвеца, и берестяные личины: вогулы надевали на похороны ложные лица, чтобы мертвец не запомнил того, кто его провожает, и не увёл за собой. Вкопанный котёл уже, конечно, не найти, но вот на лиственнице ещё виден затёс, заплывший рыжей смолой: на затёсе зарубками указывали число медведей, убитых покойным; эти медведи будут служить ему в мире мёртвых — там, где на небе неугасимо горит северное сияние, свет мертвецов.

На кладбище Пантила снова дождался владыку и Новицкого.

— Как силы твои, Гриша? — тревожно спросил он.

— С божою допомогою добэруся, — тяжело ответил Новицкий.

— Дай мне твой мешок. Или хоть саблю, а то потеряешь.

— Сам всё дотягнув, Панфыл, — упрямо отказался Новицкий.

Владыка печально покачал головой: Гриша плох. Отец Варнава, который шёл последним, покорно и обречённо бубнил молитву.

Пантила понимал, что все сокровенные тайны тайги Нахрач видит точно так же, как он, а то и лучше него. Однако Нахрач не просто бежит, утаскивая идола, привязанного к лошади. Нахрач идёт зигзагами, заворачивая в гиблые места, где спят демоны, чтобы разбудить их. Разозлённые чудища набросятся на тех, кто движется вслед за Нахрапом. Коварство ваентурского князя-шамана вызывало у Пантилы отчаянье и гнев. Ведь никто из русских не чует, что злой Нахрач тянет их от одной смертельной ловушки к другой.

Борозда от идола уползала на приземистый холм, где возвышался сосновый бор — чистый, ясный, без бурелома. Землю здесь покрывал белёсый ягель. Но Пантила свернул в сторону, чтобы обойти это место стороной. Если приглядеться, то на холме были видны длинные и уже заплывшие рвы, валы, что расползлись от времени, и сглаженные ямы. Это был древний город сенгиров. Нахрач нарушил их покой, и бестелесные сенгиры ждали кого-нибудь, чтобы отомстить. Они были очень вспыльчивы, а Пантила не имел при себе лисьего хвоста, который утихомиривал воинов Нуми-Торума.

Нуми-Торум сотворил всё вокруг. Из Нижнего мира он достал луну и солнце и запустил их кружиться вокруг столба в своём чуме. Птичка лули нырнула для него под Великую воду и принесла в клюве комочек ила — этот комочек и есть бескрайняя земля. Нуми-Торум решил заселить землю кем-нибудь и создал из своего дыхания прозрачных воинов сенгиров. Они были очень сильными: любой из них мог голыми руками переломить высушенную бедренную кость лошади. Однако они любили воевать друг с другом. Они запускали столько стрел, что ветром от оперенья выметало воду из озёр. И война только увеличивала их число. Если стрела врага попадала сенгиру в живот, живот лопался, и оттуда выходило ещё семь сенгиров. Нуми-Торум устал от вечного раздора на земле и послал вниз огненный потоп чек-най, который уничтожил бы сенгиров. Сенгиры спрятались от всепожирающего пламени в подземных домах ма-кол. Ямы и бугры на этом холме — следы подземных убежищ сенгиров. И уцелевшие сенгиры до сих пор там живут.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация