Но ничего у него не сбылось. Ему не заплатили, и более того — едва не посадили его в тюрьму за растрату. Его титанический десятитомный труд «Обозрение Сибири» никто не опубликовал. У несчастного Даниэля забрали все материалы и больше к ним не подпустили. Больной, почти сошедший с ума от людского пренебрежения, семь лет назад Даниэль умер в полной нищете. И подполковник Страленберг не хотел такого для себя. Однако за благополучие он тоже расплачивался, хотя Ренату знать об этом не следует.
Он, Филипп Юхан Табберт фон Страленберг, прекрасно знал людей, которые кладут жизнь за своё дело, за познание мира. Доктор Мессершмидт. Капитан Татищев. Или тот чудной тобольский старик — Симон Ремезов. Это весьма достойные люди. Но боже всеблагой, пронеси их чашу мимо!
Ветер с Балтики разгулялся, а за островом оставалось спокойно. Баркас покачивался у причала, тихо стукая бортом в деревянную сваю. Гребцы разобрались по вёслам и ждали только гостя, что разговаривал с господином комендантом. По этому человеку было видно, что не жилец. То ли сильно нездоров, то ли просто устал от всего. Наверное, приезжал попрощаться.
— Не отказывайтесь от жизни, мой друг, — попросил Страленберг.
— Жизнь — она для молодых, господин Табберт, — ответил Ренат.
И Страленберг с ним согласился.
Эпилог 2
1722 год. Ученик
Государь давно досадовал, что не ведает своего государства. На западе, где Европа, границы были известны, селения описаны, ландкарты начерчены. А вот на востоке, начиная с Заволжья, и тем паче в полуночных краях, Российская держава постепенно растворялась во мгле безвестности. Конечно, в сей мгле пролегали дороги, речные и гужевые, однако же только дьявол знал, какие горы и долы, какие народы и земельные богатства содержатся в обширнейших областях, что бестревожно простираются там, где нет русских путей. Государь попенял на сие неустройство Сенату, а Сенат распорядился измерить всё отечество вдоль и поперёк и нанести искомые контуры на листы чертежей. Благо что люди для оной работы уже имелись — геодезисты из Навигацкий школы и топографы из Морской академии.
Навигатор Пётр Чичагов сын Гаврилов, получив астролябию и буссоль, отправился на визитацию в Сибирь и в Тобольске присоединился к отряду майора Лихарева.
Вместе с Лихаревым Чичагов добрался до озера Зайсан и далее до Чёрного Иртыша, по пути вычисляя координаты, и через год уже представил господам сенаторам научную ландкарту сего протяжённого водотока от устья Тобола до устья джунгарской Бурчун-реки. Господа сенаторы одобрили труды Чичагова и вскоре приказали ему сделать такой же чертёж Тобола, нижнего Иртыша и Оби от Нарыма и Сургута до Мангазеи. Под команду Чичагову отрядили сотню недорослей, учеников корабельных коллегиумов государя, — будущих землемеров и штурманов.
Штабом для своей гишпедиции Чичагов избрал, разумеется, Тобольск. Обер-комендант расселил геодезистов по обывательским домам, а самого Чичагова и десяток юнцов определил на жительство к Ремезовым: а куда ещё засунуть главного измерятеля, ежели не к главному знатоку Сибири?
В это утро Семён Ульяныч проснулся поздно, потому что накануне полночи спорил с Чичаговым, что длиннее — Обь или Иртыш? На самом деле этого никто не знал, но Семёну Ульянычу хотелось посадить навигацко-го всезнайку в лужу, и он его посадил. Так и надо сопляку. Семён Ульяныч вспомнил о своей победе, и ему сразу стало хорошо. Митрофановна сидела под образами и сшивала лоскутки. Беременная Машка возилась у печи, ворочая надутым животом. Больше в горнице никого не было. Солнце искоса било в окошки, из которых на лето вынули рамы; в печи на углях трещали две чугунные сковороды, и на всю избу пахло свежими блинами.
Хватаясь за печь, Семён Ульяныч проковылял к столу, выпил кружку молока и взял свою палку.
— Ты куда намылился, старый? — тотчас спросила Митрофановна.
— Отстань! — ответил Семён Ульяныч.
— Батюшка, а блины? — удивилась Маша.
— Там Тобольск чертят, а я блины буду в рот складывать?
— Лёшка с Лёнькой прилетят — тебе ничего не достанется.
— Чёнь-то найду, небось, для утробы, — отмахнулся Семён Ульяныч.
— Я Ване нажалуюсь, что ты один по городу шастаешь, — предупредила Маша, ловко снимая блин со сковородки.
— Вам же лучше, — хмыкнул Семён Ульяныч. — Авось шею сверну.
— Я у тебя палку заберу, скакун колченогий, — сказала Митрофановна. — И в печке сожгу. Вот тогда будешь дома сидеть, как седины требуют.
— Молчите обе, курицы! — прикрикнул Семён Ульяныч.
— И так чуть не преставился, — не унялась Митрофановна. — Я уж было порадовалась, что на лавке лежать будешь, а ты за прежнее, кровопивец?
— Мареей командуй, а я сам себе полковник!
Семён Ульяныч нахлобучил шапку и вышел в сени.
Во дворе у Ремезовых на свежей летней травке был поставлен длинный стол, и за ним сейчас сидели нави-гацкие школьники Чичагова — отроки лет по пятнадцать: ровесники Федюньки, младшего внука Семёна Ульяныча. Все они были в куцых поношенных камзолах флотского образца. Распустив толстую «Служебную чертёжную книгу» Ремезова на отдельные листы, школьники тушью копировали рисунки, накладывая на чертежи вощёную полупрозрачную бумагу. Это было задание командира. Пётр Григорьевич сказал ученикам, что для новых ландкарт ремезовские изображения будут служить опорой — привязкой исчисленных координат к местности. Семён Ульяныч втайне очень гордился, что его труд оказался таким полезным для науки, пускай даже эти школьники — балаболы, шлынды и вообще сорванцы.
С гульбища Семён Ульяныч услышал, как мальчишки зубоскалят.
— Какого пса, Сергунька, мы эти каракули переводим? По ним только Опоньское царство искать! Это что, ландкарта, что ли?
— Не реки, а грабли какие-то кривые!
Один из школьников, привстав, подвинул свой лист на середину стола:
— Смотрите, братцы, тут Илимский острог нарисован от Илима до Лены! Ого городище-то! Больше Москвы раз в триста!
Другой школьник, ухмыляясь, приподнял свой лист:
— А у меня, глядите, старикан-то наш древо изобразил! Знать, самое важное древо в Сибири, ежели на ландкарте обозначено!
— Учитесь у старика-то, остолопы! — сказал всем рыжий геодезистишка с подбитым в драке глазом. — Неча науку в башку запихивать, берёшь веник, тычешь в корыто с чернилами, мазяк-мазяк по листу — и готов чертёж!
Толстый и конопатый геодезистик завистливо вздохнул в ответ:
— Вот нам бы так, а? Не надо на край света переть, триангуляция эта чёртова пускай в пекло катится, астролябию в кабаке пропить можно, да и всё! Сиди и малюй себе, как бог на душу положит!
Семён Ульяныч понял, что эти щенки глумятся над ним! Глумятся над его чертежами и его неимоверными стараниями! Семён Ульяныч слетел с лестницы на школьников, будто коршун на цыплят.
