Тоболяков было гораздо больше, чем служивых. Толпа сразу поглощала их, закручивала, перебирала тысячью ищущих рук, как крупу на блюде, ощупывала, сжимала или отбрасывала. Кого-то обнимали, целуя со всех сторон, а кого-то трясли с криком: «Где он?.. Где?!..» Русая девчонка ревела, криво раззявившись, и размазывала слёзы по веснушчатому лицу. Старик, обвиснув на старухе, квохтал в рыданиях. Молодая баба, завывая, валялась на земле и засовывала в рот комья грязи. Маша глядела на всё это с ужасом: вернулся ли Ваня, или ей тоже предстоит закричать посреди толпы, ломаясь на части? Она сновала в сутолоке, вертелась, вытягивая шею, и платок сбился у неё на затылок. Она хватала солдат за рукава, поворачивая к себе.
— А Иван-Григорича как найти? — торопливо спрашивала Маша. — Кто видал поручика Демарина? Дяденька, поручик Демарин с вами? Эй, кто-нибудь, люди добрые, ради бога, скажите, — что с ним?..
Выгрузкой раненых из дощаников руководил майор Шторбен.
— Сержант Назимов! — командовал он через гомон. — Найди подводы, братец! Которые лежачие без родни, тех отправляй в казармы!
К Шторбену сквозь толпу, то и дело извиняясь, пробивался секретарь Ефим Дитмер. Его отправил сюда князь Гагарин. Матвей Петрович полагал, что ему, губернатору, не по чести будет личной персоной встречать офицера, который не исполнил государев приказ. Да и не хотелось попасть под гнев тоболяков. Ремезов разнёс полдома губернатора, а тут тысяча ремезовых.
— Господин майор! — призывал Дитмер Шторбе-на. — Господин майор!..
За Дитмером пристроился фискал Алексей Яковлевич Нестеров; сын Николай оберегал его от тычков и напора толпы. Нестеровы приехали в Тобольск неделю назад. Князь Гагарин уже не старался угодить фискалам и не приготовил для них хороших палат в Гостином дворе. Нестеровы сняли простую избу на Верхнем посаде. Алексей Яковлевич пока ещё не начинал никакой ревизии; он расспрашивал купцов и разных подрядчиков, выясняя, за что можно уцепиться, и осматривал заведения Гагарина: канатные и кирпичные сараи, оружейную мастерскую, казённые мельницы и плотбища, кабаки и всякие промыслы на откупе. Внезапное возвращение войска тотчас навело Нестерова на подозрения. Почему солдаты разбиты? На что деньги потрачены? Кто повинен в воинской конфузии полковника Бухгольца?
— Секлетарь, шельмец, меня погоди! — ругался Нестеров на Дитмера.
— Здесь не ваше дело, господин фискал, — оглядываясь, ответил Дитмер.
— Я око государево, сучий ты выкидыш, тут любое дело моё! — задыхаясь от спешки, прохрипел Алексей Яковлевич.
Дитмер наконец-то протиснулся к майору Шторбену.
— Господин майор, я от господина губернатора! Что случилось? Почему вы здесь? Почему остановлено продвижение на Яркенд?
Дитмер умело разыгрывал глубокое недоумение.
— Наш поход завершён, господин секретарь, — сухо ответил майор.
— Как это понимать? Объяснитесь!
— Войско уничтожено. Мы не прошли.
Дитмер даже растерялся. Разумеется, он знал, что поход провалился, и ожидал от командиров горячих оправданий, торопливых обещаний всё исправить, возможно, даже упрёков, и теперь не мог сообразить, что ему делать перед лицом этой простой и ясной правды.
— А где полковник Бухгольц? — беспомощно спросил он.
— Иван Дмитриевич с частью солдат остался на границе степи с целию основать новую крепость. А я доставляю больных и раненых.
По пути от Тары до Яркенда, согласно указу государя, Бухгольц должен был построить пять-семь промежуточных крепостей. Но ещё в начале похода полковник решил, что этими укреплениями он займётся, когда пойдёт назад. На дистанции от городка Тара до Ямыш-озера был намечен лишь один ретраншемент — в устье реки Омь на джунгарском броде через Иртыш. И теперь Бухгольц с самыми здоровыми солдатами сошёл на устье Оми, чтобы соорудить новую крепость. Вряд ли сейчас она была нужна державе — Тара вполне справлялась с отражением набегов, — но полковнику хотелось хоть какого-то успеха для своей гишпедиции. Омская крепость продвинет Россию в степь на двести вёрст от прежней границы. Хотя бы на двести вёрст.
— Иван Дмитриевич прибудет в Тобольск немного позднее, — сказал Шторбен, — когда завершит работы на избранном месте.
Дитмер понимающе улыбнулся: Бухгольц боится гнева губернатора.
— А я имею рапорт господина полковника, — добавил Шторбен.
— Хорошо, — кивнул Дитмер.
Нестеров слушал этот разговор, приставив ладонь к уху.
А Маша Ремезова продолжала искать Ваню Демарина. Она бегала от солдата к солдату, и в душе её нарастал ужас. Где Ванька, где он, где?!
— Дяденьки служивые, не видал ли кто Ивана Дема-рина? — она замерла возле телеги, в которой сидели и лежали раненые.
— Поручик, что ли, молоденький такой? — поинтересовался пожилой солдат в застиранной рубахе, побуревшей на правом боку от крови.
— Он, он! — плачуще обрадовалась Маша.
— А кто он тебе? — хмуро спросил солдат.
— Жених! — выпалила Маша.
— Ищи себе иного жениха, синица.
У Маши неудержимо повело лицо.
— У… убили?
— Чего пугаешь, Наумыч? — нервно дёрнулся другой солдат, молодой; он полулежал в телеге рядом с Наумы-чем. — Парень твой в плен попал. Я знаю.
— В плен?.. — пролепетала Маша. Такого она не ожидала.
— Нас в Таре Касымка догнал, бухарец здешний, небось знаешь его. Он тоже в плен к степнякам угодил, да откупился. Говорил, что видел там твоего поручика. Ты сама у Касымки спроси, девка.
Возница шлёпнул лошадь по крупу, и телега тронулась. Маша стояла посреди толпы, зажав рот руками.
Она вернулась домой сама не своя — бледная, дрожащая, — но ничего не сказала ни матушке с батюшкой, ни Леонтию с Варварой, не объяснила, где пропадала целых полдня. Митрофановна внимательно посмотрела на Машу — и тоже, вздохнув, промолчала. Все тайны дочери она узнавала по глазам.
Но Маша и не думала сдаваться. Выждав пару дней, чтобы усыпить бдительность семьи, она отправилась на Гостиный двор в лавку Касыма.
В сводчатой палате лавки, освещённой масляными лампами, было тесно от ковров, халатов, цветных тканей, сёдел и больших медных кувшинов. Здесь пахло пылью, дублёной кожей, сандалом, воском, крысами и сушёной гвоздикой. Толстый приказчик — саркор Сарыбек — стоял навытяжку, а Ходжа Касым бил его по лицу какой-то тряпкой и ругался по-чагатайски:
— Ты думал, Сарыбек, что я погибну и не узнаю про твоё воровство?
— Я не обманывал тебя, мой господин! — зажмуриваясь, уверял Сарыбек. — Молю тебя о прошении! Это была всего лишь ошибка!
— Разве Фархад мог ошибиться, продавая сорок локтей термезского сукна по цене тафты из Жаркента? Или старый Фархад потерял свои глаза?
— Это Асфандияр обманщик, а не я! — сваливал свою вину Сарыбек.
