— Но, может быть, она просто устала? — предположила я. — Напряженная и насыщенная учеба в гимназии, много информации, ответственности, и ей не хочется какой-то познавательной программы еще и на каникулах. А если Италия без программы, просто смотреть и впитывать атмосферу?
— Мы предлагали. Мы предлагали просто отдых — поехать и покататься на лыжах. Она НИЧЕГО не хочет, понимаете? Вот что меня пугает.
— Так и оставьте тогда ребенка в покое, — простодушно предложила я. — Поезжайте сами и познавайте от души, на полную катушку. Ее оставьте с бабушкой или еще кем-то, кто согласится за ней присмотреть, — это же ее каникулы, в конце концов, пусть отдохнет так, как ей нравится. А вы зато будете свободны и не увидите ни одной скучающей физиономии…
Мать задумалась, потом покачала головой.
— Вы понимаете, мы ведь во многом для нее все это делаем. Чтобы она побывала, увидела… Только для себя нам… нам это как-то странно… и как будто даже и не нужно. А скучающую физиономию мы все равно увидим. У друзей, с которыми мы едем, двое детей. Девочка маленькая, а вот их мальчику уже пятнадцать, и там уже не только вежливая скука, как у нашей, но и такое великолепное презрение ко всему и ко всем на фоне ничегонеделания… Они не только не хотят ничего знать, они и вообще не хотят взрослеть — вот что тревожит…
— Так, — я снова стала серьезной.
Вспомнила, что на самом деле эта мама далеко не первая, кто приходит ко мне с этой проблемой: у нас всё есть, мы — всё для детей (а для чего же еще?!), а им — не надо. И, одновременно, невзросление. Я, если честно, иногда от этой проблемы на фоне всех других ко мне обращений просто отмахивалась, как от несуществующей или несущественной (с жиру, дескать, бесятся, знали бы вы…). Я однозначно была неправа… Но ведь и сами родители часто подменяли вот эту именно проблему другой, выпячивая вперед компьютерную зависимость: ему бы только играть, ей бы только в телефоне с подружками…
— Где уже побывала ваша девочка?
— Греция, Турция, Египет… так… — мама начала загибать пальцы. — Австрия, Хорватия, это горы… Испания… еще Таиланд, потом Париж, мы там Новый год встречали, в Лондон она по обмену от гимназии ездила, в Германию — в лагерь, Финляндия, конечно, это мы на выходные… Болгарию, на море — считаем?
Я резко и утвердительно кивнула, потому что знаю доподлинно: болгарам всегда было неприятно, когда россияне сомневаются в том, что их страна — это «заграница».
— Еще Прага, там у наших друзей квартира, и вот мы в Голландию два раза ездили, но это она еще совсем маленькая была, хотя и говорит, что лебедей, тюльпаны и велосипеды помнит…
— Понимаете, — задумчиво сказала я матери. — Есть такой термин «сенсорная депривация». Он означает…
— Я знаю, что он означает.
— Хорошо. Как вам, может быть, тоже известно, сенсорная депривация часто развивается у детей, которые долго лежат в больницах и смотрят в белый потолок. Отчасти недостаток впечатлений мозг умеет компенсировать. Когда я была маленькой, нас, в общем-то, не особо развлекали. И телевизоры были не у всех. Но зато мы почти все видели рожи, зверей и даже целые картины в рисунках на обоях — компенсировались. И носили гаечки, цветные стекляшки и осколки чашек в карманах. Это называлось «сокровище». Я специально пару лет назад опрашивала современных детей: ан масс — не видят и не носят. Зато их невероятно много, постоянно и практически непрерывно — развлекают.
Нам, признаюсь, довольно скучно жилось. Мы и мечтать не могли поехать в Париж. Развлекали мы себя преимущественно сами. Довольно примитивно, с элементами двигательных автоматизмов. Часами стучали мячиками об стену, прыгали на резиночках или нарисованных мелом «скачках», бросая туда банку от гуталина, наполненную песком. Любой выход «в свет» был событием. Я помню, как в восемнадцать лет я впервые сама поехала путешествовать, первый раз в темноте увидела горы с горящими в высоте огоньками пастушьих хижин и услышала шум горной реки. Это меня потрясло, я помню этот миг до сих пор… Вы догадываетесь, что бы со мной было, если бы двенадцатилетней мне предложили посмотреть Италию?
— Да мне самой — тоже! Нас у мамы трое, я младшая, а папа умер, когда мне десять лет исполнилось. Мы за все время только один раз в Сочи ездили, а так — в спортивный лагерь в Лемболово и у бабушки на даче. И у мужа… Я, может, потому и завожусь теперь… Вы полагаете, у них у всех теперь нет «депривации», а есть, наоборот, такая «пере-привация» или «сверх-привация»? — усмехнулась мама. — Слишком много впечатлений, слишком много развлечений? Переедание просто? Тошнит? Поэтому они и прячутся?
— Да, что-то в этом роде. Но не только это. На мой взгляд, обязательно должен быть градиент, вектор. Только тогда жизнь кажется идущей правильно. Было хуже, беднее, неинтереснее, станет лучше, богаче, интереснее. Вот я вырасту — и узнаю… Вот я стану большим — и научусь… Вот я дорасту — и поеду, и увижу, и попробую… Что? Что такого интересного, захватывающего, неожиданного должен хотеть, должен будет увидеть, узнать тот пятнадцатилетний мальчик ваших друзей, которому уже совсем пора становиться взрослым?
— Развлекая их непрерывно, видя в этом свою цель, мы навсегда отнимаем у них «правильное будущее»? Вот это ощущение, что вектор направлен куда надо? И поэтому они не хотят взрослеть?
— Боюсь, что да. Вот это ощущение «вырвался из коротких штанишек», которое так часто описывали в литературе и которое осуждается всеми поклонниками «счастливого детства» (в том числе и специалистами-психологами), — так ли уж оно неконструктивно в психологическом смысле? Четкое ощущение движения вперед, от скуки, депривации, несвободы, зависимости, безответственности к наоборот, — так ли это плохо?
— Но что же делать? Я же не могу отправить свою дочь обратно во двор с вашей коробочкой из-под гуталина! Она там просто никого не встретит. Все катаются на горных лыжах или сидят дома с планшетами.
Я не знаю. Правда не знаю. Я только чувствую, что здесь есть проблема. Учиться должно быть интересно. Знания должны подаваться детям непременно в игровой, увлекательной форме. Ребенку с самого начала нужно все показывать, объяснять — непременно доброжелательно и терпеливо. Ему нужно показать мир. Учить нужно всему, желательно как можно раньше и в самом лучшем месте, до которого сможешь дотянуться. При этом ребенка нужно увлечь, ему не должно быть скучно, на него нельзя «не обращать внимания», с ним нужно заниматься, «все лучшее детям»… Все это, не думайте, хорошо, приятно звучит и для моего собственного уха. Когда я вижу современные познавательные возможности, предоставляемые детям, я до сих пор иногда облизываюсь от зависти («Вот если бы у нас в детстве такое было…»). Но я вижу и оборотную сторону. Дети, которые привыкли, что их развлекают, уже не могут сами себя занять ничем, кроме смотрения мультиков или игр в планшет (но ведь про эти занятия никак нельзя сказать «сами себя»). Дети, не умеющие преодолевать реальные трудности (а зачем это?), ждать и бороться со скукой. Подростки, которые вообще ничего не хотят и которым ничего в реальном мире не интересно. Ранние депрессии. Нежелание взрослеть. Мои «дети-кошмарики» (я как-то писала о них), у которых нет никакой мечты и которых с каждым годом, увы, становится все больше.
