— А что же было упущенной сутью?
— Всё предельно просто. Нам нужно ваше заключение как специалиста, что маленьким детям вредно, когда их бьют. Элементарно, правда? — Она приглашающе улыбнулась мне, одновременно кинув любяще-снисходительный взгляд в сторону Макса: дескать, ну что с этого дурачка взять, сейчас мы с вами, взрослые умные люди, моментально решим эту небольшую задачу.
— А зачем оно вам? — спросила я.
— Вы что же, сомневаетесь во вредности битья трехлетней девочки?! — всплеснула руками дама. — Вы не верите нашим словам, несмотря на то что мы оба были свидетелями, неоднократно…? Но ведь, насколько я понимаю, Эльвира сама вам сказала… Что же вам еще?!
— Я не выражала никаких сомнений. Я задала вопрос: зачем вам мое заключение? Что вы будете с ним делать?
— Мы… Мы сами решим!
Если бы она четко сказала: мы с сыном пойдем в суд и на основании жестокого обращения матери будем требовать опеки над детьми (Макс на самом деле упоминал об этом во время нашей первой встречи), — я, вероятно, дальше повела бы себя по-другому.
Но эта ее запинка что-то включила у меня в мозгах.
Чего она хочет на самом деле? Чего они все хотят?
— Я хочу увидеть детей и поговорить с ними! — сказала я. — И приведут их Эля и Макс.
* * *
Разумеется, я не собиралась спрашивать у трехлетней девочки: бьет ли тебя мама? И если да, то покажи вот на этой кукле, как именно? О подобных мероприятиях я читала в специальной литературе и вполне допускаю, что кто-то из близких к судебным органам специалистов умеет это правильно делать и корректно трактовать результаты. Но не я.
Я просто хотела увидеть их всех вместе.
* * *
Дети как дети. Довольно дружные между собой: легко делятся игрушками и с ходу организуют совместную игру.
Худой нервный Макс и дородная, слегка заторможенная, как и в прошлый раз, Эля вместе смотрятся довольно странно, но если бы не глядели в разные стороны, то можно было бы сказать: взаимодополнительно.
— Есть что-то, чего я не знаю, — говорю я. — Макс?
Смотрит растерянно и честно:
— Вы не знаете? Чего? Я всё рассказал. О чем это? Я не понимаю. Простите.
— Эльвира?
— Я сходила к эндокринологу, как вы рекомендовали. Он написал «дисфункция», — говорит Эля, глядя в окно. — Может быть, в этом дело? Я начала пить таблетки.
Дети показывают игрушки Максу. Эле — ни разу.
Как мне убедить ее, что я — ни на какой стороне? Пока ни на какой.
— Макс, нужен эксперимент, — говорю я. — Вы можете взять отпуск на 21 день?
— П-почему на двадцать один? — Макс явно выбит из колеи.
— Потому что 21 день — обычная смена в санаториях и пансионатах. Сейчас не сезон, путевки в области очень дешевые. Вы поедете туда всей семьей, вчетвером, и будете там гулять, купаться в бассейне, оздоравливаться, играть с детьми, читать книги и смотреть телевизор. Единственное условие: 21 день вы оттуда не выезжаете и никто к вам не приезжает. Никто, включая вашу маму, — это понятно? Пускай она тоже от вас отдохнет.
— З-зачем это? Я могу, но…
В ответ я несу какую-то многозначительную околопсихологическую чушь, внимательно наблюдая при этом за Элей. Мне показалось или в ее холодных глазах промелькнула теплая искорка надежды?
— Сразу после приезда вы, Макс, придете ко мне и расскажете, как там все было. Сейчас наберите, пожалуйста, по телефону вашу маму… — Получив мобильник, я приправляю свое высказывание всеми вежливыми оборотами, которые могу придумать, но по сути говорю следующее: — Чтобы 21 день вас там не было. Ни в каком виде. Эле по телефону не звонить и писем не писать. Запрещаю.
* * *
— Как вы догадались?! — ликует Макс. — Это было так здорово! Как в самом начале, когда мы только поженились и Миша родился! Мы вместе ходили на лечебную физкультуру, и Эля похудела на три килограмма, а я на столько же поправился. Забавно, правда? И дети были такие счастливые. Миша сказал: мама, папа, давайте останемся здесь жить, здесь хороший воздух и хорошая земля! Какой умный мальчик, правда?
— Удивительного ума мальчик. А о чем я догадалась?
— Ну, что нам нужно всем вместе поехать в санаторий…
— Эля пусть придет. Одна.
* * *
— В первую нашу встречу вы вели себя как человек либо больной, либо изначально враждебный. Ни то ни другое, как оказалось. Оставшийся вариант — человек «на грани», который все время боится «сорваться». Теперь вам придется мне рассказать, что вас на эту грань поставило.
— Вы не знаете? — усмехнулась Эля.
— «А из зала мне кричат: давай подробности!» — усмехнулась в ответ я.
После рождения Миши свекровь приходила к ним практически каждый день (благо работала полдня или удаленно и жила недалеко). Готовила еду для младенца, вытирала пыль, перемывала кастрюли и тарелки (младенцам нужны чистота и гигиена; у тебя на родине об этом слышали?). Денег сначала не было совсем (хотя Макс пытался подрабатывать еще до защиты диплома), она приносила подарки, еду, нужные в хозяйстве вещи, одежду. В том числе для Эли (ты странно одеваешься, но, с другой стороны, откуда же тебе знать, как надо?). Макс радовался: хорошо, что мама нам так помогает, что бы мы без нее делали? Твоя ведь мама сама с трудом концы с концами сводит и, конечно, ничем помочь не может… (бабушка-библиотекарь приезжала на полтора месяца в свой отпуск посмотреть на внука и помочь, но уехала через три недели в слезах, дочери ничего не объяснила — ни тогда, ни потом). Элю из дома не отпускали: я тут приберусь, а ты пока ребенком займись. Если уходила с Мишей гулять, непременно оставляла невестке «урок»: мы пока уйдем, чтобы не дышать этим, а я вот средство купила — кафель в кухне ну очень грязный, протри его, пока нас нет…
Мечтала отдать Мишу в садик и вырваться на работу. А Макс трогательно обожал сына и мечтал о втором (третьем, четвертом) ребенке: дети — это такое счастье! Решила: ладно, прямо сейчас, только ради Макса, еще один — и всё! В год и два месяца Марине поставили диагноз целиакия. Макс плакал. Свекровь сказала сыну: не плачь, ты же мужчина, это, конечно, беда и большая ответственность, но мы справимся и вырастим Мариночку полноценным человеком. Каждый день она подробно расспрашивает девочку, что она ела, и выговаривает Эле за нарушения диеты (реальные или кажущиеся). Возможно, это паранойя, но Эле кажется, что девочка уже научилась этим пользоваться и специально «натравливает» бабушку на мать, с любопытством наблюдая за результатом. Когда Эля с детьми видят с балкона идущую к ним бабушку, дети визжат от радости, а у матери начинается тахикардия или рвота.
— Я все время боюсь себя, — говорит Эля. — Я же крупная и очень сильная. Я боюсь ее убить или покалечить. Я боюсь причинить реальный, физический вред детям, особенно Марине. Я рассматривала разные варианты. Забрать детей и уехать. Оставить им детей и уехать самой. Развестись и поделить детей, оставить себе Мишу. Одно время очень привлекательным выглядело самоубийство, но, думаю, это как раз были гормоны. И все варианты я, рассмотрев, отвергала: улучшения для детей не получалось, только ухудшение.
