— Зачем она всё это делает, как вы думаете? Зачем ей справка от меня? Она хочет отобрать у вас детей?
— Нет, что вы, ни в коем случае! Дети ее устраивают именно в том объеме, в котором она их имеет. А справка ей нужна просто чтобы была. Еще один козырь в ее игре.
— Что за игра?
— Я не знаю. Тут вы специалист, вам виднее. Моральный садизм?
— Я попытаюсь вам помочь.
— Вы будете говорить с Максом? Простите, что вмешиваюсь, но это бесполезно. Он любит мать так же, как и детей, и никогда не поверит в то, чего сам никогда не видел и не увидит.
— Нет, я буду говорить с вашей свекровью.
* * *
— Вы в реальной опасности, — сказала я настороженно глядящей на меня даме. — Эля чрезвычайно умна и доведена вами до крайности. Учтите: это будет не истерика с киданием на пол кастрюль и тарелок. Это будет убийство. Причем, возможно, она спланирует его так тщательно, что сумеет обмануть следствие. Формально ведь у вас с невесткой хорошие отношения. Ваш сын это подтвердит. Но даже если Элю обличат и осудят, вам это уже ничем не поможет. И вашему сыну и внукам тоже.
Некоторое время она размышляла.
— И что же мне теперь делать?
— Просто исчезните из их жизни. Поздравления на дни рождения и рождественская индейка. Все. Если заскучаете по внукам, Макс привезет их к вам в гости. С Элей — никаких контактов. Это вас полностью обезопасит.
— Но она же…
— Не ваше дело! Если вы не исчезнете сами, я попробую убедить Макса. Поверьте, я умею убеждать, и в результате вы можете потерять не только любимую вами игру с невесткой, но и сына, и внуков. Если, конечно, раньше не потеряете саму жизнь.
— Вы меня шантажируете!
— Кто бы говорил!
— И как же, когда же…?
— Сегодня, прямо сейчас. Максу скажете, что Эля вас достала, внукам — что будете теперь общаться с ними на своей территории.
Всё. Эля больше не приходила, но как-то раздобыла мой адрес в интернете и прислала письмо. От его стиля веяло провинциальной библиотекой, но я все равно, конечно, была рада, что у них все устроилось.
Девочка и смерть
Мы все, часто не признаваясь и не отдавая себе отчета, всю жизнь собираем об этом сведения и свидетельства. Что объяснимо и закономерно, ибо, в сущности, это единственная чаша, которая не минует никого. Нам всем, каждому из нас придется умереть. Это нас занимает.
— Я ужасно за нее волнуюсь. Ей всего тринадцать лет, — сказала довольно тучная женщина, тяжело опускаясь в кресло. — Она — это моя дочь, Милена.
— Ранняя и бурная подростковость? — предположила я. — Милый ребенок превратился в воплощенный протест?
— Если бы, — вздохнула женщина. — Я была бы счастлива.
Нечасто встретишь родителя, мечтающего как о счастье о подростковом протестантстве.
— А что же тогда, собственно, у вас происходит?
— У нас недавно после тяжелой болезни умерла Миленина бабушка, моя мать.
— А. Мои соболезнования.
— Спасибо.
Наверное, бабушка вырастила внучку, подумала я. Они были близки, девочка еще слишком юная, не успела автономизироваться, психически и в реале, а тут родной человек прямо на глазах страдает и уходит. Все понятно. Интересно, какой глубины получилась депрессия? Можно положиться на «время лечит», отвлечь или понадобится какая-то фарма (последнего на гормональном переломе очень не хотелось бы)?
— Милена очень любила бабушку?
— До ее болезни они не были особенно близки. Моя мама всегда была умным и весьма достойным человеком, но… не без странностей, скажем так. Она всю жизнь проработала в большой библиотеке, сама очень много читала, делала выписки… А Милена, кроме детских детективов и «Гарри Поттера», по-моему, вообще ничего в жизни не прочла. Книжки по программе я либо читала ей вслух, либо пересказывала. Как вы, наверное, понимаете, бабушка это сильно не одобряла. Когда мы узнали диагноз и прогноз, я, конечно, не хотела Милене говорить. А мама сказала: «Прости, дорогая, я не хочу тебя огорчать, но это моя смерть все-таки, и согласись, что я могу ею распорядиться как пожелаю. Я хочу, чтобы внучка знала». И сама ей сказала и что-то объяснила. С тех пор и до конца они стали намного ближе друг к другу.
— Милена сильно переживала ее смерть? Плакала?
— Не уронила ни слезинки. Мамины сестры (те еще штучки!) на кладбище ее даже пристыдили.
— Вам кажется, что у нее что-то вроде шока? — я постепенно теряла нить разговора.
— Не знаю, сама ничего не понимаю, потому и пришла к вам.
— Расскажите, что вас сейчас тревожит.
— Мне вот и врачи там сказали: что-то это как-то не совсем… вы бы проконсультировались с кем-нибудь…
— Какие врачи? Где?
— В хосписе.
— А. Бабушка умерла в хосписе?
— Да. Она меня заранее предупредила: отправишь меня туда, когда время придет. Узнай все загодя, а я тебе скажу. И действительно сказала. — Женщина заплакала, но продолжала говорить сквозь слезы: — И ведь как точно, как будто заранее все знала! Там, в хосписе этом, можно двадцать один день быть — как будто смена в санатории или пионерлагере. — Плач усилился, женщина громко хлюпнула носом. — Мы уже думали с ужасом, как же мы потом дома, уход, обезболивание, это все, а она мне сразу сказала: не волнуйся об этом, всё устроится. И вправду «устроилось»: она в ночь с двадцатого на двадцать первый день умерла…
— Милена навещала бабушку в хосписе?
— Да. Мы очень не хотели, да и там, сами понимаете, детей не очень-то… Но она настояла, очень жестко, мы даже удивились, и бабушка тоже сказала: если Милена очень захочет, пусть придет. Там все очень прилично, но… я там час с трудом выдерживала, начинала плакать или голова начинала кружиться. А вот Милена там сразу чуть ли не поселилась, потому что еще тогда каникулы были… Они все разговаривали: Милена, моя мама, другие люди, — мама им что-то читала из своей тетради, они все вместе обсуждали, Милена, я слышала, им про погоду рассказывала, про щенка своей подружки… Я уже тогда против была, но даже персонал признал, что Милена там как-то органично вписалась, и не только бабушка, но и другие люди о ней спрашивают… в хосписе «вписалась», представляете?! — Женщина перестала плакать и округлила покрасневшие глаза.
— Да, необычно, — признала я. — Но бабушка умерла…
— А она продолжает туда ходить! — вскричала женщина, сжав пальцы перед грудью так, что побелели костяшки. — Говорит, что она там нужна. Что ее ждут…
— И это, вероятно, правда?
— Да, персонал подтверждает, что она, ее рассказы очень положительно влияют, бабушка же ей еще свои тетради оставила, теперь она из них там читает… Но медсестры же сами мне и сказали, что как-то это все-таки надо того… Я попыталась жестко: не пойдешь, и всё! Она легла на кровать лицом к стене и лежала так семь часов… и я испугалась и пошла на попятный, признаю: кто ж ее знает, что ей в голову придет сделать! Сказала: не больше двух раз в неделю. Она ухмыльнулась так: ага, вроде кружка, — а у меня, сами понимаете, мороз по коже… Теперь вот она опять туда ходит…
