Впрочем, пока вы не подумали о чем-нибудь совсем… ну, мерзком – вроде того, что мы были маньяками и поджидали маленьких девочек в Битцевском парке, – я расскажу, с чего все началось. Оставлю на время мой древний пост про незнакомку с глазами разного цвета и вернусь к нему позже.
Мою девушку звали Иришкой, она была милым созданием с пухлыми губками и отработанным наивным взглядом. Еще она была моей первой настоящей любовью, поэтому я отчаянно из-за нее страдал. Сейчас мне уже трудно в это поверить, и, глядя на наше общее фото, хочется спросить: «А что это за безобидное ничтожество рядом с блондинкой?». Ой. Это ведь я…
О, вот я и нашел точную дату, которая перевернула все вверх дном и начала цепочку событий, заставивших меня седьмого ноября проехать мимо станции «Измайловская». Я только что листал свои записи в блоге и наткнулся на эту: «24 сентября. Был на дне рождения Вадика…». Да, двадцать четвертого сентября я пришел на день рождения своего друга Вадима один. Настроение было плохое, еще когда я даже не добрался до нужного этажа. Я механически передвигал ногами, поднимаясь по ступенькам, вдыхал сырой запах подъезда и с каждым шагом все сильнее хотел развернуться и побежать обратно. Мысли крутились вокруг Иришки, вокруг нашего последнего телефонного разговора. Я был подавлен. Чувствовал себя обманутым неудачником, каким-то жалким придурком. И да, я пытался быть злым. Так легко быть злым, когда тащишься один по вонючему подъезду! Мне хотелось чего-то от нее требовать, хотелось силой заставить ее обращаться со мной нормально, мне хотелось много всего, но я приближался к двери квартиры, за которой уже началось бурное веселье, и надо было изображать полное отсутствие проблем.
До меня доносились громкие голоса, по интонациям я понял, что разгорелся спор.
– Здорова! – При этом Вадик, открывший мне дверь, выглядел донельзя веселым. – Вечно ты тормозишь! Два часа назад ждали!
В прихожей стоял отчетливый душок не стиранных носков вперемешку с одеколоном именинника.
– С днем рождения.
– А где Иришка? – вместо банального «спасибо» отозвался Вадик. Такт не был ему присущ.
– Не смогла приехать, но передала тебе привет.
– Не смогла? Что это за дела у нее такие?
Ответ он не дослушал, понимая, что сказать мне совершенно нечего, и вразвалочку пошел в комнату, где царил настоящий хаос. Я был в таком состоянии, что, ляпни Вадик что-нибудь еще, мог бы убить его, но он потерял ко мне интерес и вернулся к прерванной перепалке с остальными гостями.
За столом сидело человек десять. Я знал всех, потому что эти люди были завсегдатаями наших вечеринок. Незачем их перечислять – у вас будет еще достаточно возможностей узнать о них поподробнее. Для начала познакомлю только с Таней Морозовой, потому что она, неся что-то из кухни, остановилась около меня и поцеловала в щеку в самой душевной манере; и с Дроздовой, потому что из всех приглашенных только ее я видел всего второй раз в жизни, но был о ней наслышан, и еще потому что меня привлек вырез ее блузки. По слухам, скромностью она явно не отличалась. Как по мне – была еще и туповата, да и не слишком симпатична. Она была чьей-то дальней школьной знакомой и вообще оказалась среди нас случайно.
Несмотря на раннее похолодание и открытые форточки, в комнате стояла духота. Я пробрался к дальнему концу стола, где Петя, стоя коленками на стуле, сердито смотрел на жирного Вадика.
– Да что такое это ваше искусство? Это же ничего… пустота! Картинки, кому они нужны? Ну музыка еще куда ни шло.
Что? Вадик, опять? Двадцать пятый раз? Не надоело?
– А что такое эта твоя дерьмовая экономика? Эфемерное порождение системы. А искусство первично, оно появляется вместе с человеком! Искусство – это единственное, чем человечество может гордиться! – выкрикнул Петя и залпом выпил рюмку коньяка. Я не понял этого его жеста. Но «эфемерное порождение системы» мне, конечно, понравилось. Интересно, сколько алкоголя он уже в себя влил?
– Правильно, Петя, – гнусаво заметил Григорий.
Кстати, Григория тоже надо представить сейчас. Григорий – это наш друг-поэт. Он пока никому не известен, но мы всегда ему говорим, что его ждет признание. На самом деле я в это не верил и не верю – он родился в неподходящее время. Разве сейчас кому-то есть дело до поэзии? И до поэтов, которые даже не зарегистрированы в соцсетях? На что он рассчитывает, дурик?
Самое смешное, что все зовут его именно Григорием, а не Гришей. Он, как и полагается, страшно чудной, кое-кто посмеивается над его странностями. Но я ручаюсь за свои слова: Григорий порой бывает в разы нормальнее всех нас, вместе взятых.
Спор, естественно, разгорелся с новой силой. Кто-то вступился за Вадика, девушки стали поддерживать Григория. Петя налил в пустую рюмку еще коньяка, протянул ее мне.
– Где Ира на этот раз?
Я промолчал. Петя, в отличие от некультурного именинника, обычно был тактичен и никогда до этого дня не лез ко мне с расспросами касательно Иришки. Но сейчас он был разозлен, пьян и вообще будто бы не в себе.
– Снова уехала к друзьям?
– Да, – отозвался я хмуро.
– К друзьям-фотографам?
От его иронии мне стало еще гаже. Эти мифические Иришкины «друзья-фотографы» раздражали меня даже заочно. Я не был с ними знаком, но ненавидел за то, что они крали прямо у меня из-под носа дорогого человека.
– Почему ты тоже не поехал? – В Петином голосе слышалась претензия.
– Она меня с собой не звала.
– Так и что? С какой стати ты ждал приглашения?
– Ну… – Я запнулся и попытался вслушаться в то, что кричала Вадику Таня Морозова.
– Это сколько уже длится? Сколько ты с ней встречаешься? – перешел в наступление Петя.
– Год. Почти. Но все было отлично. Это только сейчас… Какие-то ее друзья… – Я не мог сложить слова в одно предложение – говорить об Иришке было для меня равносильно признанию, будто бы ее любовь ко мне прошла. Я снова посмотрел на Таню, на ее живот. А, я же не сказал вам! Таня была беременна. Они с Серегой Морозовым недавно поженились. Я испытывал легкий страх, едва представлял себя на их месте – обзаводиться семьей и ребенком в двадцать два года мне совсем не хотелось, но теперь Таня с круглым животом показалась мне такой хорошей, такой верной, такой любящей, что я чуть было не пошел и не поцеловал ее от прилива нежности.
– Ну вот кем ты будешь работать, скажи мне? – Вадик снова начал докапываться до Пети. – А, Воронцов? Да плевал я на твою гордость за искусство. Все это хрень полная! Кем ты работать-то будешь? В музее вместо бабок сидеть и следить за посетителями?
– Ва-адик, ну что ты набрасываешься весь вечер на Петеньку… – протянула Дроздова.
Поговаривали, что Петя ей очень нравился.
– Не слушай его, – тихо сказал я Пете, а он повернулся ко мне и воскликнул:
– Да она там завела себе кого-то! Крутит перед кем-то своими сисечками (любимое Петино слово!), как она любит, а тебе просто врет. А ты ведешься, как придурок! Не можешь даже сказать ей, чтоб она хоть познакомила тебя с этими ее друзьями. Понятно, что она тобой пользуется, ты же ей позволяешь.
