– Прямо так и называть?
– Да, я взял ее с улицы… недавно… – сказал я, заливаясь краской: сейчас собака показалась мне совсем облезлой и худой.
– Что, серьезно? Еще есть люди, которые подбирают животных с улицы? Ты – вымирающий вид, я же говорила. – Ярославна поднялась с колен.
Я не успел ответить: из-за плеча внезапно вылетел Воронцов и, едва не сбив Ясну с ног, схватил ее в охапку. Так они обнимались, наверное, вечность. Собака тихонько выла. Досада во мне росла. Ну что я за идиот? Почему я тоже ее не обнял? А как этого хотелось!
– Почему ты не отвечала на сообщения? – спросил я, стараясь тоном обозначить, как мне неприятна эта ситуация.
– А? Почему не отвечала? У меня деньги на телефоне закончились, я до сих пор не успела кинуть.
Я говорил, да? Что страшно ведусь на все это.
Ясна пошла мыть руки – я заметил ее некоторую рассеянность: она словно избегала смотреть на меня – так, только скользила взглядом.
В ванной она стянула с тугого пучка резинку, и волосы рассыпались ей на плечи крупными кудрями. На ней была кофточка с кружевной вставкой на груди и юбка до колен.
– Ведь не надо было приходить на вечеринку в костюмах? Ты не предупредил… – сказала она, заметив, что я стою в дверях и разглядываю ее.
Она долго рассматривала ванную комнату: стеклянные, под старину, баночки на полке; бутафорскую, но выглядевшую дорого и натурально лепнину над зеркалом; кованые крючки для полотенец, плитку на полу.
– Как тут красиво!
– Хм. Мама занимается… интерьерами… – объяснил я.
– А елка, боже мой, какая у вас елка! – Елка задержала ее в коридоре.
На кухне все загомонили, будто бы только ее и ждали.
– Я вижу тебя уже третий раз: наверно, это неспроста… – многозначительно улыбнулся Тимур.
– Привет… прости, забыла твое имя… – снисходительно, но не очень любезно обратилась к ней Иришка.
– Ясна.
– Что ясно?
– Ясна, – Ярославна засмеялась. – Меня так зовут. А тебя?
– Ира.
– Точно, а мне все казалось, что как-то на «А»…
Ясна была меньше всех ростом, и в своей пышной юбке, с холодной после улицы кожей походила на ожившую куклу. Она огляделась и, не найдя свободных мест за столом, села на подоконник.
То ли я был ей одержим, то ли слишком пьян, но мне это показалось чем-то вдохновляющим, если не сказать – революционным. Я никогда не сидел дома на подоконнике, и никто из наших не сидел, хотя легко было представить, что это очень приятно, особенно летом – прямо за окном росла старая яблоня и внизу бежала шумная улица. А теперь на подоконнике сидела эта фарфоровая кукла, будто очередное произведение искусства, найденное моей мамой в какой-нибудь старой европейской лавке.
– Петя, ты не нальешь мне воды? – обратилась она к Воронцову, посмотрев на часы.
– Зачем воды? Может, шампанского? – воскликнул Тимур.
Я, опередив Воронцова, подошел к Ясне и встал рядом с ней.
– Или ты вроде не пьешь? – вспомнил Тимур.
– Давай, только чуть-чуть. Вот столечко. – Она показала на бокал.
– Я думал, тебе нельзя пить. – Наконец я нашел в себе мужество выговорить хоть одну фразу без заикания. Для Пети места рядом с нами не оказалось – так много вокруг было людей, – и он глядел на нас с другого конца кухни, встав на стул коленями, и на его лице горели два пунцовых пятна, а глаза сверлили меня и Ясну каким-то непонятным взглядом.
– А мне и нельзя, – подтвердила Ярославна, не поворачивая ко мне головы. – Но раз такое дело!
– Какое дело?
Она улыбнулась чему-то, покачала головой и сделала глоток шампанского.
– А… почему тебе нельзя?
– Пью лекарства, а с ними не рекомендуется алкоголь.
– И долго их надо пить?
– Всю жизнь, – сказала она весело, и я не понял, шутит она или нет. – Я в детстве сильно болела – неприятная история. С тех пор приходится принимать кое-что, это восстанавливает иммунитет. Вот так вот. Ой, а у вас и котик есть? – Она соскочила с подоконника и побежала в прихожую, куда только что сиганул Маринкин кот.
Больше я не решался с ней заговорить, да и сама она особо ни с кем не разговаривала – сидела и слушала других, иногда пространно улыбаясь, при этом совсем без эмоций глядя куда-то вдаль. Словно хвостик, за ней везде ходил Григорий и, естественно, Воронцов: я видел, как он один раз попытался взять ее за руку, но она как бы невзначай спрятала руки в карманы юбки. Что-то с ней было не так, отсутствие интереса к вечеринке бросалось в глаза. По-настоящему ее занимали только необычные или старинные вещицы у нас в квартире: тяжелые позолоченные рамки для фотографий вперемешку с обычными деревянными, цветочные обои в Маринкиной спальне, перекрашенный мамой пузатый туалетный столик с мозаичной столешницей, разрисованные знакомым старым художником елочные игрушки и другие семейные ценности.
Ближе к вечеру, когда кончились вино и шампанское и в дело пошел коньяк, она, хоть ничего и не пила больше, немного повеселела от кухонных разговоров «за жизнь» и даже поспорила с Вадиком, вернувшись к нам на землю из своих далеких мыслей.
В гостиной орала музыка – Тимур и несколько девушек танцевали. Я окончательно запутался, кто сегодня пришел, а кто – нет, и кто находился в кухне, кто что делал. Я мог только следить за Ясной, смотреть на ее маленькие руки, на пальцы в кольцах, на бугорок на груди – я знал: это рыбка. И, даже теряя ее из виду, когда она была на кухне, а я – где-то еще, я думал, что вижу ее.
Так текли часы, пока вдруг Воронцов не развернул меня за плечо и не сказал на ухо:
– Она уходит.
Уходит? Я вынул телефон, чтобы посмотреть на время, – да, было уже больше десяти.
Ясна стояла у двери и зашнуровывала ботинки.
– Ты… уже? – спросил я.
– Да, мне нужно. Но мне у вас очень понравилось!
– А может…
– Поздно, – оборвала она и вдруг подняла на меня странный испуганный взгляд.
– Я имел в виду, может, тебе остаться? Тимур скачал несколько фильмов, мы хотели ночью посмотреть, а спать… тут много места…
– Фильмы, фильмы, снова…
– Ради бога, Ясна, неужели ты думаешь… – вспыхнул Петя. – Да здесь же куча народу!
Как назло, все как раз набежали в прихожую – кто прощаться, а кто уговаривать ее побыть еще. Я ощущал, что все идет не так, как нужно, и вдруг решил, что Ясна ждет от меня каких-то слов. Что-то в ее поведении просило ее не отпускать, хотя сама она изо всех сил старалась уйти побыстрее.
– До свидания, – сказала она, и опять этот дрогнувший взгляд…
– Мы тебя проводим! – спохватился Петя и стал искать свои кроссовки в груде чужой обуви.
