– А, привет, – растерянно произнес я. Рога у меня на голове стали постепенно терять тонус и загибаться в стороны. Ясна насторожилась, переглянувшись с ухмыляющимся Петей.
– Ты сейчас свободен? Можешь говорить?
– Да, – ответил я.
– Чем занимаешься?
– Моюсь.
– В ванной?
– Ха, а где же еще?
– Нет, я просто удивилась, что Петя передал тебе трубку, если ты в ванной. Ты же, получается, у него дома… Что ты там делаешь?
Петя беззвучно засмеялся – почему его все это так радовало?
– А что? – уточнил я.
– Ну… это все очень странно. Тут все говорят… ребята… что вы с Петей и этой девушкой, Ярославной, вместе… Ты вчера якобы с ней целовался.
Я некоторое время молчал, потом так же беззвучно попросил Петю дать мне трубку, но он лишь отрицательно покачал головой.
– Так и есть, – наконец ответил я Иришке.
– И как это возможно? Вы правда втроем встречаетесь? Или просто спите?
– Ты ждешь, что я расскажу тебе, какие у нас отношения?
– Ну да, хотелось бы!
– Хотелось бы? – воскликнул я, и это получилось у меня противно, визгливо. – А с какой стати?
– Ты спишь с ней? Или она спит с Петей? Или я чего-то не понимаю?
– Ага, тебя все-таки волнует секс? Кто и с кем спит? – вскипел я.
Наши отношения с Петей и Ясной были не про секс. Серьезно. Вам может показаться, что я только об этом и пишу, но это лишь потому, что все у нас было неправильно, слишком сложно, слишком запретно. И редко. И от этого напрочь сносило крышу.
– Игорь… ах, Игорь! Это же, наверное, моя вина! – вдруг всхлипнула Иришка. – Это я виновата, да, что так получилось? Это же из-за отчаяния ты таким стал?
Видя мое замешательство и понимая, что Петя ни за что не прекратит этот спектакль, Ясна встала и собралась выйти из ванной, чтобы не слушать всего того, что говорила Иришка и не ставить меня в глупое положение, – но я сам же схватил ее за руку и попросил остаться. Сейчас она была моим единственным сообщником – Петя же выступал разрушителем гармонии.
– Каким я стал? О чем ты?
– Ну таким, который… Ты же ведь понимаешь, что это все ненормально, да? Ты же понимаешь это? Понимаешь, что это несерьезные отношения…
– А может быть, я не хочу серьезных отношений… – предположил я. – По крайней мере, таких, какие были у нас с тобой.
Ясна нахмурилась.
– И ведь Петя… – не унималась Иришка, – ты же знаешь, что про него говорят…
Тут Петя возмущенно глянул на трубку и, я надеюсь, пожалел, что включил громкую связь.
– Он же… ну… этот самый, да?
Наконец мне стало смешно.
– «Этот самый»?
– Если да, то ведь это означает, что ты, что вы… Скажи, вы все-таки спите втроем?
– Послушай! – взорвался я. – Помню, тебе одно время вообще не было до меня дела – что же сейчас поменялось?
– Так, Ириша. – Петя схватил трубку и прижал к уху. – Больно много вопросов обо мне. Всегда знал, что ты ко мне неравнодушна. Все, пока. Хороших тебе выходных. – И он отключил связь.
Повисла тишина, я погрузился под воду, потом вынырнул.
– Иришка – она… – начала Ясна свой вопрос, тем временем раздевшись и закинув одну ногу в ванну.
– Она моя бывшая девушка. Мы с ней год встречались.
– И она такая несносная! – подытожил Петя. – Ты появилась в нашей жизни и спасла Чехова от миллиона ошибок.
– Это правда? – Ясна недоверчиво покосилась на меня.
– Конечно, правда.
– Ты расскажешь мне про нее? И ты, Петя, про кого-нибудь? Я хочу услышать про вашу первую любовь.
– Мне нечего рассказать. – Теперь Воронцов тоже пытался поместиться в ванну. Он покрутился на месте, повертев своими внушительными гениталиями перед нашими лицами и наконец уселся в середине, вполоборота ко мне. – Ты моя первая любовь, Ясна.
– Разве у тебя не было какой-нибудь любви в детстве?
Петя молчал, неясно улыбаясь, глядя то ли в воду, то ли в бортик ванны, но взгляд у него был при этом невеселый – так смотрят люди, застигнутые врасплох неприятными воспоминаниями; а так улыбаются, когда силятся их отогнать. И во мне вдруг кое-что шевельнулось, что-то вроде жалости и одновременно нежелания слушать то, что он сейчас скажет. Да, снова это странное чувство, будто на самом деле я все уже знал.
– Да нет, была. Была такая девочка Олеся, она жила в соседнем доме. Мы во дворе познакомились, когда мне было одиннадцать. А, нет, двенадцать. Она мне нравилась.
– И что дальше? Чем же это закончилось?
– Да ничем. Меня взяли и увезли на целое лето к какой-то тетке. Получается, что мы с той девочкой погуляли всего несколько раз, а потом она переехала. Когда я вернулся, ее уже не было.
– Это грустно, – протянула Ярославна.
– Ничего не грустно. У той тетки гостила еще одна родственница, и она сделала мне минет.
– Что? Петя!
– Серьезно! – Он расхохотался.
– Фу, боже мой! Сколько ей было лет?!
– Семнадцать или восемнадцать.
– А тебе ДВЕНАДЦАТЬ! – сказал я.
– Я уже тогда был ничего.
– Какой же ты мерзкий тип! Убери от меня свои грязные лапы! Игорь, ну может, у тебя хотя бы есть нормальная история?
Мне нравилась одна девушка в школе.
Все считали ее красавицей, но я не могу, да и тогда не мог назвать ее так же. Она была окутана какой-то поэтической тайной, умела томно прикрывать глаза и любила попсу. У нее было маленькое лицо с аккуратным подбородком, но все черты, наоборот, очень крупные. Ее большие губы завораживали парней. Губы были правильной формы, но мне казались как бы чуть-чуть вывернутыми. Такими же вывернутыми мне виделись и ее белые зубы – они как будто росли не вниз, а немного вперед, что делало ее улыбку обезоруживающе открытой и неожиданной для нее самой. Нос у переносицы был тонким, а к кончику становился тяжеловатым. Когда она улыбалась своей вывернутой, откровенной улыбкой, кончик носа зрительно соприкасался с ее верхней губой – и от этого в ее открытости появлялось непроизвольно что-то застенчивое.
Глаза у нее тоже были большими. Холодного, темно-синего цвета, обрамлены длинными ресницами, которыми все восхищались. Но мне казалось, что ресницы у нее уж слишком длинные. И помимо того, что длинные, слишком прямые: они торчали над темно-синими радужками, как неровные иголки. От этого взгляд ее был загадочный и роковой, даже когда она улыбалась и когда кончик носа соприкасался с верхней губой.
Маленькая грудь и узкие ребра делали ее какой-то внешне невесомой и тоненькой, а плоские и широкие бедра, которыми она заметно виляла при ходьбе, – женственной. Из-за них-то она, наверное, всем и нравилась. В целом вся ее внешность казалась мне какой-то немного нелепой, сочетающей странные контрасты и оттого – очаровательной.
