– Интересно, и что же у нас это был за миг? – Рыбка скептически дернула бровью.
– Каждый миг, когда мы вместе. Мы – сбой в системе. Знаешь, природная аномалия. Самый позорный божественный просчет.
– А-ах, представляю эту фразу в кино! Как на ней замирает сердечко у всех малолетних зрительниц, а их парней начинает тошнить.
Я снова рассмеялся.
Мне нравилась ее подростковая способность одновременно любить и отрицать что-то.
Например, бутафорскую новогоднюю мишуру и суету, создаваемую вокруг праздника. Идя вдоль витрин, она рассуждала, как все это насквозь фальшиво. Но дома не отлипала от нашей наряженной елки и гирлянды развешивала повсюду, на всех доступных поверхностях – разве что только не на мне.
Или вот эзотерику, которой увлекалась Полина. Ясна снисходительно посмеивалась над ее заявлениями о прошлых воплощениях и чакрах, зато у нее самой на стене красовалась странная схема под названием «Дерево Сефирот». Я потом погуглил. И офигел.
Ну и Петину романтику, конечно же. Бесконечный источник отрицания и любви.
– Так что в больнице сказали? Отчего обмороки?
Ясна уселась на кровати, положив на меня ноги.
– В той, куда они меня привезли, ничего не сказали. Отправили туда, где я наблюдаюсь. А там… там… В общем, выяснили, что метастазы уже в лимфе, – она усмехнулась, словно говоря: «Вот видите, я же знала, что все так будет». Словно ей удалось доказать что-то, словно она выиграла важный спор. Только у кого выиграла?
Воронцов часто задышал и побледнел. Я, наоборот, замер. Тошнотворный тяжкий холод выполз из-под кровати и скользнул мне под футболку.
– Это ведь может быть ошибкой?!
– Не думаю. – Она пожала плечами.
Воронцов притянул ее к себе, как сомнамбула, и уткнулся в самое неудобное для этого место: соединение шеи с ключицей. Он долго безжизненно глядел вдоль своего клюва, словно дальше не было никакого пространства.
– Не бойся… – раздался ее шепот. Я видел, как закрылись его глаза, как натянулись на веках тонкие голубоватые венки. Видел, как погасла и зажглась ослепительно-золотая гирлянда, повторив ритм моего дергающегося дыхания. Как тень от елки накинула сеть на всю комнату, а потом исчезла. Видел, как уходит время.
– Не бойся, – повторила она, – я тебя не оставлю… Всегда буду с тобой. Пока мы вновь не встретимся…
– Молчи, Ясна, – глухо оборвал Петя.
– Смерть… вдруг… ну вдруг она ничего не значит? Вдруг ею ничего не заканчивается?
– Молчи, пожалуйста…
Мне нечего было добавить. Я отвернулся и уставился на узор обоев. Повторяющаяся лилия династии Валуа. Или это ирис? Лилия или ирис? Она умрет… Неужели? Нет, стоп. Лилия. Пожалуй, пришло время вспомнить всю династию французских королей. Вдруг это поможет отвлечься.
Метастазы. Интересно, медицинские термины нарочно задуманы звучать так мерзко, так, что сводит зубы и горит где-то под солнечным сплетением?
Рак разрушал ее тело. Сначала я бежал от него, будто это могло что-то изменить. Сознательно не выводил Рыбку на разговоры о болезни. Но тяжелая тема безмолвно повисла между нами. Мы улыбались друг другу и обнимались под одеялом, но что-то надвигалось, придавливало нас к кровати. Что-то будто отсчитывало часы – я так и ждал, что в голове прозвучит незнакомый голос и скажет: «Всё, ребята, пора расходиться». Я до конца не понимал, как можно теперь радоваться всяким мелочам – фильму, сданному зачету, удачно проявленной пленке, – когда случилось такое… Друзья планировали собраться на новогоднюю вечеринку у Морозовых, обсуждали подарки, договаривались, кто что покупает. Я тоже участвовал. Но только физически. А на самом деле даже не слышал, о чем они говорят.
– Как здорово, что Таня попросила приходить нарядными, правда? – Ясна весело тащила меня за руку через торговый центр. Какая-то подруга принесла ей платье, и Рыбка теперь вполне серьезно радовалась тому, что наденет его на Новый год. – Я обожаю праздники, на которые надо наряжаться. Они ведь на то и праздники!
Встретив щенячий взгляд раздавленного супергероя, она переменилась в лице и одна пошла к длинным полкам с обувью. Я наблюдал за тем, как она медленно движется вдоль витрин, смутно отражаясь в стеклах, как иногда прикасается к выставленным на продажу туфлям. Вот остановилась, сначала просто заинтересованно глядела на что-то, потом взяла в руки черные туфли на высоком каблуке и стала изучать их со всех сторон.
– Выбрала эти? – спросил я, приблизившись и попытавшись изобразить голосом хоть немного участия.
– Странно… знаешь… – Она все еще улыбалась, но взгляд у нее теперь был почему-то удивленный. Можно подумать, только что сделала какое-то открытие, пролившее свет на загадки мироздания. К моему ужасу, так и вышло. – Ты, когда покупаешь ботинки, думаешь о том, сколько их проносишь? Да? Вот, например, дорого, зато три года можно ходить. Я всегда так думала про туфли. И сейчас по привычке думаю. Ну стоят они шесть тысяч… Но зато ведь не выйдут из моды, и носить их можно вечно.
– Ну да.
– Что «ну да»? – рассмеялась она и поставила туфли на полку. – У меня больше нет вечности. И туфли не нужны.
Господи, ну почему с таким лицом! С таким, будто это какая-то фигня! Хоть каплю жалости, хоть ноту, хоть звук… Я еще не научился разговаривать о смерти. Не научился даже о ней думать! Почему же ты делаешь это так, будто умирала уже сто раз?
– Рыбка…
– Игорь, да ладно. Ну расслабься, пожалуйста. Давай относиться к этому философски.
– Возьми туфли.
Она молча посмотрела на меня.
– Пожалуйста, возьми.
Бери их, черт! Бери их, чтобы я верил в лучшее! Чтобы я мог…
Праздник проходил в лучших наших традициях: Вадим орал и сшибал стулья огромной задницей, Серега запьянел от шампанского еще до курантов, Иришка хвасталась вульгарным рисунком на ногтях и демонстративно со мной не разговаривала. А я потерял всякую индивидуальность и понемногу проживал этот день за каждого из них. Мое время снова шло перпендикулярно, и, когда взгляд падал на Ярославну в черном, стянутом на поясе платье, в голове отчетливо играла «Турангалила» – любовь, смерть, боги, плотские утехи и духовное просветление звучали одними и теми же нотами.
– Игорь, будь лапочкой, выгляни за дверь, не пищит ли таймер на духовке? – сказала мне Таня. – Я там пирог поставила, он вот-вот будет готов. Сможешь достать?
Кто же еще может быть лапочкой? Конечно, я. Лапочка всегда равняется безропотному и безотказному супергерою. Я послушно вышел, и, хоть таймер пока молчал, остался в коридоре, чтобы потом не вскакивать еще раз. Отсюда виднелась вся гостиная целиком: у меня появилась возможность как следует рассмотреть друзей. С некоторыми из них я не встречался как будто тысячу лет. Но взгляд цеплялся только за Ясну, за изгиб ее хрупкой спины, – я пожалел, что под рукой не было моего пленочного оружия, одним щелчком заставляющего время остановиться навсегда. Одно ее плечо нежно выглядывало над шелком черного платья, и я бы придумал про него парочку метафор, если бы в меня чуть не врезалась вынырнувшая из-за угла Оля, глаза у которой были так густо накрашены, что казалось, будто они оторочены лапками убитых насекомых.
