– Иногда жизнь кажется пустой, – ответил я. – Сейчас я бы точно не хотел никаких потрясений, но иногда бывает, что хочется.
– Может, посмотрим кино? – вдруг предложил Петя.
– Не знаю, смотря что…
– Пойдемте в комнату, я поищу. Точно записывал что-то для бабушки.
Ярославна взяла кружку с недопитым чаем и пошла за нами. Телик располагался в большой комнате, уставленной старыми добротными сервантами. За стеклом тускло поблескивали корешками подарочные издания книг по искусству, которые обожал покупать Воронцов.
– Сколько здесь книг! – Ярославну сразу привлек их вид. – Художники, художники… вот и скульптура… Твоя бабушка тоже увлекается искусством?
– Да, но это все мои книжки, – ответил Петя, роясь в ящике. – Бабушка единственная обрадовалась моему поступлению. Мама не хотела, чтобы я был искусствоведом. Ей кажется, что это бестолковая профессия.
– А папа?
– Как насчет «Амели»? Ты смотрела «Амели»?
– Нет, но мне сто раз про нее говорили. Мне должно понравиться?
– Определенно!
* * *
На этом заканчивается мой пост от седьмого ноября.
Странно, что я так и не написал того, ради чего его начал.
Прежде чем я расскажу по памяти, чем все-таки на самом деле закончился тот осенний вечер, надо кое-что добавить. Помните Леру? Ту самую, с которой у нас ничего не получилось в кафе? Так вот, потом у нас с ней все было нормально. Здесь же, в этой квартире Петиной бабушки. Всего за несколько дней до появления в нашей жизни Ярославны.
Итак, седьмое ноября. Диван перед телевизором был обит гобеленовой тканью, изображавшей жизнерадостную фламандскую деревушку. Я сел с краю, прямо на чей-то дом. Фильм «Амели» я видел уже не один раз, поэтому в экран почти не смотрел, а все только думал о Ярославне, рука которой лежала рядом с моей рукой на голове веселого пастуха. Я мысленно просил ее бежать от нас, грязных извращенцев, – порождений нашего грязного города.
Всего неделю назад тут была Лера… Правда, фильм мы ей смотреть не предлагали. И тогда я не заметил, что жители вышитой деревни глядят на меня так враждебно.
– Вы зовите меня Ясна, – сказала Ярославна. – А то Ярославна и правда звучит как отчество.
– Ясно, – сказал Петя и тут же добавил с улыбкой: – В смысле яснО, а не ЯснА.
Интересно, зачем я нужен был Воронцову? Он же так легко находил с девушками общий язык. Зачем ему нужен был я в роли свидетеля и соучастника? Чего он хотел от меня? Зачем втягивал меня в свою жизнь? Что это было за отклонение? А я? Кем я был, если соглашался на все это? Или, может, это было совершенно нормальным явлением в мужской дружбе, и я просто об этом не знал? Ха-ха.
Добрый французский фильм, конечно, не мог не произвести впечатление. Надо быть совсем бесчувственным, чтобы не любить «Амели», – и вам вряд ли удастся меня в этом переубедить. Ближе к середине Петя выключил свет и предложил разложить диван, чтобы было удобнее смотреть. Я сказал ему, что идея – полный отстой, и мы останемся сидеть, как сидели? Нет.
Я так разволновался, что уже не мог понять, чего хочу. Было бы лучше, если бы фильм вообще никогда не кончился и мы просто так продолжали бы лежать рядом, еле-еле касаясь друг друга пальцами. Ясна улыбалась, глядя в экран. Я долго искоса наблюдал за ней, рассматривал ее лицо, короткую челку, одежду. На ней были красные колготки. Я подумал, что Иришка никогда бы не стала ходить в красных колготках.
К тому времени как лениво поползли титры, я пребывал в состоянии, близком к панике. Может, вам покажется, что мне просто не нравилась девушка? Она мне понравилась сразу – с той самой минуты, когда я только увидел ее в метро. И меня начинало подташнивать, едва я представлял, что Воронцов будет ее трогать.
– Ну как? – Петя потыкал в пульт, и экран телевизора стал ядерно-синим. В его потустороннем свете я увидел, что Петина голова лежит на плече Ясны.
– И правда хороший фильм. И почему я раньше сопротивлялась и отказывалась его смотреть? После него мне захотелось в Париж, а ведь многие говорят, что там вообще нечего смотреть, кроме Лувра. Я в это не очень верила, конечно, а теперь не верю совсем.
Петя встал, вынул диск из плеера. Ясна тоже было поднялась, но мой друг не дал ей даже слезть с дивана: он поймал ее за руки и приблизился к ее лицу.
– Мне нравится, как от тебя пахнет. Что это за запах? Мандарины?
Я видел, что пальцы их рук были сплетены. Она не двинулась с места, точно застыв, и только хлопала ресницами, пытаясь высмотреть что-то в его глазах. Петя прижался к ее губам, но она не ответила на его поцелуй, хотя и не отвернулась. В ней происходила какая-то борьба. В тот момент она стала понимать, в чем дело… Давай, маленькая, соображай скорее… Я тебе ничем не помогу…
Мне показалось, что Ярославна дернулась, но ее руки были тесно зажаты в Петиных пальцах. Она медленно обернулась на меня. А что я должен был сделать? Я сидел, будто пригвожденный к дивану вилами, пиками и косами жителей фламандской деревни, и даже не мог пошевелиться. И в глаза ей смотреть не мог – меня смущали ее разноцветные радужки. Мне казалось, что я должен непременно смотреть в какой-то один из ее глаз: в карий или в синий. Но не знал, как выбрать, в какой.
Интересно, что, если она начнет кричать и вырываться? Отбиваться? Плакать? Что мы будем делать? Совершать преступление?
Петя опустился на диван, потянул ее к себе. Его руки ослабили хватку. Тут она снова повернулась к нему и вдруг медленно и даже нежно провела по его щеке пальцем, хотя ее пальцы слегка дрожали – это я увидел.
– Ты очень красивый, Петя. Редко встретишь такого красивого мужчину. – Она сама забралась к нему на колени. – И… что же у нас тут происходит?
Я думал, что Петя скажет что-нибудь, но он смотрел на Ясну и ничего не отвечал. Я предполагал, что он найдет слова, – эта скотина всегда умела находить нужные слова, чтобы усыпить бдительность собеседника. Например, мог бы ответить, что сегодня день из другой жизни Ясны и что она должна сделать что-нибудь такое, чего не делала раньше. Но он даже опустил руки и перестал тискать ее бедро. Так, в тишине и темноте, мы просидели несколько долгих мгновений, потом я заметил, что Ясна делает какой-то жест рукой, и различил наконец, что она манит меня ближе. Я кое-как привстал с крыши деревенского дома и подполз к ней. В темноте мою шею обвили ее руки (да, все-таки вздрагивающие!), и она поцеловала меня. Появилось ощущение, будто за это седьмое ноября я прожил целую долгую жизнь, и теперь кто-то невидимый и как будто давно знакомый прикасается ко мне, нежно тянет за волосы за затылке – пусть даже и просто от страха.
Я снова ощутил Петино присутствие рядом, Ясна потянулась к нему. Все шло не так, как я и говорил. Что это были за нежности? Разве ради этого мы все затеяли? Но я не успел додумать эту мысль: крошечные ладони снова принялись трогать мое лицо, пальцы скользнули по векам, касаясь ресниц. Медленно, пребывая в состоянии, которое даже и возбуждением назвать было нельзя, я нащупал сквозь плотное вязаное платье худенькую талию, затем пояс лифчика – это значило, что у Ясны под одеждой все же было тело!
