Обстановка комнаты, в которой я находился, была весьма скудной. Почему-то возникало ощущение, что я очутился в древнеегипетской гробнице, вроде тех, которые видел в юности во время школьной поездки к пирамидам и в Святую Землю. Я огляделся, в глубине души ожидая увидеть на стенах карту ши, но их не оказалось. Тогда я посмотрел на себя: на мне была длинная, тесноватая хламида, наподобие ночной рубашки, в Египте такие называют джеллабами. Комната длинная и узкая, как и кровать, освещалась она изящными сосудами со светящейся водой. Нее предметы обстановки тоже были длинными и узкими, будто вытекли из плотной горловины. Я словно вернулся в зеркальный зал из числа тех, которые были безумно популярны в Вене несколько лет назад. Даже огромный француз выглядел на фоне обстановки невысоким, приземистым, что ли. Странное место…
Вдруг я понял, что чувствую себя просто превосходно. Уже давненько я не ощущал такого прилива сил — верно, с моих тренировок под надзором старого фон Аша.
Тишина, царившая в этом месте, тоже прибавляла настроения. Шум водопада звучал вдалеке и казался умиротворяющим. Говорить не хотелось, но любопытство взяло верх.
— Если это не Мо-Оурия, то где же мы?
— Строго говоря, это вообще не город. Это университет, хотя, в отличие от большинства других университетов, он занимается самой разнообразной деятельностью. Его возвели по обеим берегам светового потока. Так что ученые имеют возможность изучать воду и ее язык.
— Язык?
— Ну да. Эти существа не верят в разумность воды — в том смысле, в каком мы рассуждаем о разумности животных. Они верят в то, что все на свете обладает собственной природой и что если изучить и понять последнюю, можно добиться согласия с окружающим миром и жить в полной гармонии. Они недолюбливают машины и механизмы, но охотно используют все, что может им пригодиться в их исследованиях.
Мне сразу представилась некая восточная страна, что-то вроде Тибета, население которой проводит дни и годы в глубоких медитациях. Быть может, те, кого Фроменталь называет хозяевами, попали сюда в древности, укрылись в подземелье, спасаясь от какого-то врага, и за многие сотни лет оторвались от действительности — по крайней мере, по моим, достаточно пуританским меркам.
— Местные ученые вернули вам здоровье, — продолжал Фроменталь. — А меня попросили дождаться вашего пробуждения, чтобы, очнувшись, вы увидели знакомый тип лица. Вы скоро повидаетесь с нашими хозяевами, — он догадался, о чем я думаю; вероятно, я не удержался от гримасы. — Их исследования нельзя назвать сугубо теоретическими. К примеру, вы долгое время пролежали в исцеляющем пруду. Местные костоправы и массажисты трудятся именно в прудах, — перехватив мой непонимающий взгляд, он усмехнулся:
— Это пруды с речной водой, в которую добавлены различные снадобья. Не имеет значения, чем вы больны, сломана ли у вас кость или вы страдаете от рака, — пруды все равно вас исцелят, а вдобавок вам… э… пропишут процедуры соответственно заболеванию. Скажем, музыку. Или цветолечение. А поскольку время здесь как бы и не течет, мы, по правде говоря, не задумываемся о возрасте и о старении.
— Так вы не старитесь?
— Точно не знаю. Загадка на загадке. Пожалуй, надо сменить тему.
— Почему Оуна ушла без меня?
— Она утверждала, что медлить нельзя. По-моему, она хотела, чтобы вы последовали за ней. Очень скоро целый отряд выходит отсюда в направлении главного города, который лежит на берегу океана — вы видели этот океан сверху. Если желаете, присоединяйтесь.
— Вы путешествуете группами? Почему?
— Чтобы было с кем поболтать, друг мой. Здесь вы не встретите никаких кровожадных подземных чудищ. Если хотите, можете считать, что провалились в гигантскую кроличью нору, однако в Страну Чудес вы не попали. Как и на поверхности, человек тут — вершина «пищевой цепочки». Зато тут нет кровопролития. Никаких распрей, никаких конфликтов, кроме интеллектуальных. Никакого оружия: ваш меч будет местным в диковинку. Тихо, спокойно и благородно, как в могиле.
Я пристально поглядел на него. Что скрывалось за последней фразой — ирония или?.. Фроменталь безмятежно улыбался и выглядел человеком, достигшим вершин блаженства.
— Что ж, — проговорил я, — не знаю, чем меня лечили, но лечение как будто помогло, скрывать не стану.
Фроменталь налил мне в стакан бесцветную жидкость.
— Знаете, мой друг, я не раз убеждался, что все мы воспринимаем медицинскую практику немного по-разному. Французы в ужасе от английской и американской медицины, немцы — от итальянской, а итальянцы — от шведской. О китайцах же или вудуистах и упоминать не станем. Я бы сказал, что эффективность лечения зависит как от правильного диагноза, так и от того, как мы себя представляем устройство наших организмов. Более того, я прекрасно знаю, что если меня ужалит кобра, я умру через несколько минут. А если кобра ужалит моего кота, он всего лишь станет сонливее обычного. А цианид прикончит нас обоих. Вопрос: что есть яд? И что такое медицина?
Я оставил его вопросы без ответа и задал свой:
— Где мой меч? Или Оуна забрала его с собой?
— Он у здешних ученых. Не сомневаюсь, они вернут его вам, как только узнают, что вы поправились. Любопытны как дети, ей-богу: стоило им увидеть клинок, глаза у них так и загорелись.
Я справился, как университет выглядит снаружи. Не те ли это стройные колонны, которые я видел издали? Фроменталь объяснил, что народ офф-моо не строит городов в обычном смысле этого слова, что живут они в тех самых колоннах, которые используют и как дома, и как лаборатории и для всех прочих занятий, из коих коммерция, надо признать, у них не в почете.
— Кто же они такие? Я словно попал в страну Утопию… Древние греки, пережившие свое время? Потомки какого-нибудь Орфея? Или потерянное колено Израилево?
— Не то и не другое, — ответил Фроменталь, — хотя вполне могли добавить сами строчку-другую в толстые словари по мифологии. Они никогда не жили на поверхности, искони обитали здесь, в подземелье. И то, что лежит за пределами этого мира, местных, несмотря на все их любопытство, не слишком интересует. Нет, они, конечно, изучают наш мир, но осторожно, чтобы, неровен час, не впутаться в наши дрязги. Поживите здесь немного — и вы начнете постигать их образ мышления. Знания и воображения достаточно. То ли воздух здесь какой-то особенный, то ли что еще, но обитатели этого мира склонны к грезам и сновидениям. Смерти и катастрофы редки, поэтому окружающего пространства тут почти не боятся, а сон воспринимают как вид искусства. Офф-моо не испытывают ни малейшего желания уходить отсюда, да и гости, за редким исключением, не торопятся вернуться в верхний мир. Все, кто приходит сюда, со временем становятся мыслителями и сновидцами.
— Послушать вас, так эти существа смахивают на монахов. Их поселения — большие монастыри. А в сновидениях они видят смысл жизни.
— Так и есть, в известной степени.
— А дети у них имеются?
