Признаться, я забеспокоился. Неужели я иду по следам своих легендарных предков, чьи деяния были окутаны столь плотной завесой тайны, что даже ближайшие родичи ведать не ведали, кто они такие на самом деле? Неужели мне суждено погибнуть от некоего тайного знания, которое почти наверняка и погубило моих предков?
Ученого Фи мои слова потрясли.
— Я все лучше и лучше постигаю ваше мировосприятие, — тихо проговорил он.
Я попробовал объяснить, что мы больше не верим в древние мифы и во всяческие легенды. Он выслушал и озадаченно покачал головой. Почему, спросил он, нужно отвергать одну идею во славу другой? Или у нас в мозгах хватает места только для одной?
Он затрясся от смеха — так понравилась ему собственная шутка. Смех его был настолько заразителен, что я не сдержался и тоже рассмеялся. Настоящий, живой человек — а по виду не более чем внезапно ожившая каменная статуя.
Вдруг мой хозяин насторожился и склонил голову набок. В остроте слуха мне с ним было не тягаться, поэтому я просто стоял и ждал. Он медленно повернулся.
Мгновение спустя с той стороны, куда глядел Ученый Фи, показался торопливо идущий Фроменталь.
— Ученый Фи! Граф Ульрик! — выпалил француз. — Они совсем близко! Я видел своими глазами. Их около сотни. Все вооружены, у каждого полное снаряжение. Они перешли мост и сейчас стоят на окраине. Требуют, чтобы к ним вышел наш «предводитель».
Фи явно не понял, что означало последнее слово, но растолковывать было некогда.
— Друг мой, — сказал Фроменталь, обращаясь ко мне, — боюсь, вам не уйти от своей судьбы. Ее зовут майор фон Минкт. Кажется, он считает вас кем-то вроде преступника. Говорит, вы украли национальное достояние. Это так?
— Вы ему верите?
— Он производит впечатление человека, привыкшего командовать. И привычного ко лжи, верно?
— Он вам угрожал?
— Я бы сказал, что он выражался уклончиво, но намеки делал такие, что догадался бы и ребенок. По-моему, ему не привыкать угрожать людям. Он хочет поговорить с вами. Хочет воззвать к вашему чувству долга и наставить вас на путь истинный, на путь закона и порядка. Говорит, что времени у него в обрез, а если понадобится применить силу, он не остановится ни перед чем, — судя по всему, Фроменталь не поверил ни единому слову той байки, которую выложил ему кузен Гейнор. Но сотня раззадоренных погоней автоматчиков способна причинить немалый урон существам, не представляющим, что есть война — или любое другое проявление агрессии. За Ученого Фи и его народ я, честно говоря, опасался больше, нежели за себя.
— Вы хотите с ним поговорить? — спросил Фи.
Я постарался изложить причины нашей с Гейнором распри, и в конце концов Ученый Фи поднял длиннопалую руку в знак того, что все понял. Но, прибавил он, ему хотелось бы присутствовать при моем разговоре с Гейнором. Я неохотно согласился.
Шайка Гейнора устроила привал у самого моста через пропасть. Рев водопада здесь был значительно громче, но Ученый Фи легко перекрыл его своим голосом. Он произнес краткую приветственную речь и справился у Гейнора, чего тому, собственно, надо. Гейнор повторил то, что мы слышали от Фроменталя, — практически слово в слово. И Ученый Фи расхохотался ему в лицо.
Клостерхейм, стоявший рядом с майором, немедленно выхватил из кобуры свой «вальтер ППК» и наставил пистолет на ученого.
— Вашему дружку, господин граф, следует знать, что офицеров Третьего рейха надо уважать. Велите ему быть поосторожнее, иначе я его пристрелю. Как говорит фюрер: «Нет ничего более убедительного, чем внезапный и всепоглощающий страх перед смертью».
— Насчет меча я не шучу, — пристальный взор Гейнора, казалось, пронзал меня насквозь. В тот миг, когда он гнался за нами по поверхности, в нем еще оставался толика разума, но теперь и она исчезла без следа, стертая впечатлениями от подземелья. — Я убью любого, кто помешает мне завладеть им. Где ты спрятал меч, кузен? Мой меч, моя любовь, моя отрада. Где Равенбранд?
— Я его не прятал, он скрылся сам, — честно ответил я. — Ты никогда его не найдешь, а от меня и слова не услышишь о его местопребывании.
— Сами виноваты, — буркнул Клостерхейм. — Смерть этой твари на вашей совести, — он приставил пистолет к высокому лбу Ученого Фи и нажал на курок.
Книга вторая
В мир ушли за пределами мира, В море за пределами моря.
Орфей и его братья Ищут себе жен среди мертвых.
Лобковиц. Орфей в Аушвице. 1949 г.
Глава 1
Сны наяву
В тот самый миг, когда Клостерхейм нажал на спусковой крючок, я осознал во всей полноте, насколько далеко ушел от своего привычного мира; осознал, к собственному великому изумлению, что и вправду оказался во владениях сверхъестественного.
Пистолет Клостерхейма негромко тявкнул — и заглох; эха не было, звук словно растворился в воздухе. Пуля — я глядел на все это как завороженный — вылетела из ствола, а в следующую долю секунды растаяла, будто ее и не было.
Клостерхейм, на лице которого вдруг возникло выражение покорности судьбе, опустил руку и медленно вложил пистолет в кобуру, после чего многозначительно посмотрел на своего начальника.
Гейнор выругался.
— Разрази меня гром, — проворчал он, — мы в Срединном мире!
Клостерхейм явно понял, о чем это он. И я тоже понял. Подсказала память — древняя, загадочная память, унаследованная от моих много повидавших и много знавших предков.
Окружающий мир, несмотря на всю свою чужеродность, выглядел слишком реальным, слишком вещественным, чтобы счесть его сновидением. А потому происходящему находилось одно-единственное объяснение, уже давно блуждавшее по границе моего сознания. Объяснение настолько же логичное, насколько оно было абсурдным.
Гейнору не откажешь в сообразительности. Он правильно заключил, что мы очутились в мифическом Mittelmarch, на рубеже между человеческим миром и Волшебной страной. Наши семейные предания гласили, что мои предки изредка навещали это место. Я всегда считал, что Mittelmarch реален не более чем, к примеру, сказки братьев Гримм, но теперь моя уверенность поколебалась. А что, если Гриммы описали в своих сказках увиденное на этом рубеже? Что, если существует и Гадес, и прочие мифологические преисподние? И Мо-Оурия, может статься, была прообразом Альвхейма. Или Тролльхейма? Или тех таинственных пещер, где карлики ковали свои магические клинки?
Эти мысли нахлынули на меня, пронеслись волной в то мгновение, когда я, широко раскрыв глаза, взирал на происходящее. Казалось, в этих вечных сумерках время приобрело некое, не поддающееся описанию новое качество. Ощущалась инородная текстура, неподвластная повседневному, обиходному восприятию и сопряженная с легкой нестабильностью… Я чувствовал себя так, словно проживал этот миг многократно и с разной скоростью, причем отдельные скорости мог замедлять или убыстрять по своему желанию. Схожее ощущение приходило ко мне в моих недавних снах, но я уже нисколько не сомневался в том, что все творится никак не во сне, а в наиматериальнейшей действительности. Иными словами, я начал воспринимать мультивселенную во всем ее богатейшем многообразии.
