Я не моргнув встретил ее вопросительный, пронзающий насквозь взгляд.
— Да, рад, — ответил я с улыбкой. — Хотя мне, верно, не следует в этом признаваться. Ни один мелнибонэец королевского рода меня бы не понял.
— Хорошо, что я не из вашего королевского рода.
— Ну, если допустить, что я был последним в роду…
— Да уж, — перебила Оуна, — империя Мелнибонэ пала, а кровь сохранилась. Древняя кровь. Сплошные традиции.
— Извини за прямоту, — сказал я, — но ты вроде упоминала, что привела меня сюда не из праздного любопытства. — Почему-то мне постоянно хотелось назвать дочь «госпожой».
— Я могу помочь тебе, отец, — промолвила она. — Могу помочь тебе вернуть меч и даже, быть может, отомстить той, кто похитил у тебя оружие.
Будь на месте Оуны кто-либо другой, я бы наверняка заподозрил ловушку, но своей нежданно обретенной дочери я верил безоговорочно. Наша встреча вполне могла оказаться иллюзией, частью заклинания, наложенного на меня Порядком. Но у Эльрика Мелнибонэйского все равно не было выбора: либо я доверюсь красавице, которая называет себя моей дочерью, либо останусь лежать без движения в осажденном Танелорне, не способный ни возвратить Бурезов, ни отомстить похитителю.
— Ты знаешь будущее? — спросил я.
— И не одно, — тихо ответила Оуна.
Я попросил объяснить. Она растолковала, что мультивселенная состоит из тысяч измерений, каждое из которых лишь на малую толику отличается от нашего собственного. И в каждом из этих измерений есть люди, которые сражаются за справедливость. Иногда они бьются на стороне Порядка, иногда присоединяются к Хаосу, а порой вступаются за сохранение Равновесия. И большинство не подозревает, что они не одиноки, что их двойники в других мирах заняты тем, же самым.
Все истории, все судьбы чуть-чуть отличаются друг от друга. Но — очень редко — случается так, что судьба человека коренным образом меняется. И становится возможным объединить двойников.
Именно это и предлагала сделать моя дочь, уповая на ремесло, которому научилась от матушки.
По ее словам выходило, что два воплощения могут одновременно существовать в одном общем теле — если у них схожая кровь. Мне требовалось тело и требовался меч. Оуна полагала, что сумела отыскать то и другое.
Она рассказала мне о фон Беке, о том, как он безуспешно сражается с власть предержащими в своем мире. Прибавила, что наши с ним судьбы переплетаются в предначертанный мирозданием узор. Что мы оба — воплощения одного и того же существа. Я помогу фон Беку, а он поможет мне, одолжив тело и фамильную реликвию — рунический клинок.
— Надо подумать, — сказал я.
Отдохнуть по-настоящему, то есть поспать в хижине Оуны, на краю пространства и времени, в так называемом Миттельмарше, оказалось затруднительно, быть может, потому, что я и без того жил во сне, а спать во сне — это, пожалуй, чересчур. Утоляя мое любопытство, Оуна поведала мне кое-что из секретов матушкиного ремесла. Рассказала, как пользоваться дорогами между мирами. Как попасть в измерения, которые мы называли сверхъестественными, но которые были совершенно обыденными для тех, кто их населял. В разговоре выяснилось, что Оуна сохранила материнскую библиотеку. Она с гордостью показывала мне фолианты с рассуждениями древних и с современными философскими теориями относительно сновидений: везде сны определялись как обрывки впечатлений от путешествий по иным мирам. Некоторые мудрецы — древние и нынешние — понимали то, что Оуне было известно не по книгам: что мир сновидений вполне вещественен, что им не так-то легко управлять, что у каждого из нас тысячи двойников во множестве плоскостей бытия и что все наши поступки взаимосвязаны и вплетены в громадный космический гобелен, которого человеку попросту не представить, вплетены в самую суть мироздания, коей мы то грозим, то защищаем ее, подчиняясь то долгу, то честолюбивым устремлениям.
Утром, разглядывая альбом акварелей, выполненных одним из предков Оуны, я спросил свою дочь, вправду ли она верит, что мы можем присниться друг другу. Правда ли, что люди — лишь продолжение собственной воли? Что мы создаем себя и наши миры благодаря некоему желанию, некоему стремлению, более могущественному, нежели физическая вселенная? И может ли быть так, что именно мы сотворили вселенную? Точнее, мультивселенную? Может, это смертные вырастили великое дерево, которое затем перестало им подчиняться?
А раз так, не мы ли создали богов, Космическое Равновесие и духов-элементалов? Сам я, признаться, ни во что из этого не верил. Ведь из подобных размышлений следовало, что мы открыли для себя путь к спасению — и сами сковали себе цепи! Что боги — не более чем символы человеческой силы, человеческой слабости, человеческих желаний и вожделений.
Оуна отмахнулась от моих рассуждений, они ее нисколько не заинтересовали — выяснилось, что она слышала их и прежде, причем не раз и не два. «Что толку задаваться такими вопросами, — справилась она в ответ. — Мы — здесь. Какова бы ни была причина, мы существуем и должны радоваться этому и извлекать из бытия максимум пользы». И она не преминула напомнить, с какой целью привела меня сюда.
— Как только ты освободишься, — сказала она, — уже никто не сможет удержать тебя. В Мо-Оурии ты сможешь дозваться своих сверхъестественных союзников. А фон Бек владеет одним из воплощений Бурезова. Он — твоя единственная надежда вернуть клинок. С помощью фон Бека ты сумеешь возвратить меч и спасти Танелорн. Я подсоблю вам, насколько у меня хватит сил и умения, но особо на меня не рассчитывай: я училась ремеслу, призвания во мне никогда не было.
На следующее утро мы вместе вышли на крыльцо. Оуна заперла дверь, дала последние наставления птице в клетке и белой с черными пятнами овчарке. Те внимательно слушали.
Потом она повернулась ко мне и проговорила с таким видом, будто мы собирались всего лишь побродить по городским окрестностям:
— Мы пойдем лунными дорогами, которые приведут нас к сердцу мироздания. К Серым Жилам. А оттуда двинемся в Мо-Оурию, где тебя, отец, поджидает твоя судьба.
Серые Жилы? Я не стану описывать это место, которое, как верит большинство, есть средоточие мироздания, эти призрачные равнины, над которыми ленты первозданной материи складываются в загадочные узоры, непрерывно меняющие форму, превращающиеся в миры, рассыпающиеся в прах и снова возникающие, населенные, что самое невероятное, безумными странниками. Эти странники не служили ни Порядку, ни Хаосу, они почитали только свою зубодробительную математику. Вполне дружелюбные, чудовищно умные, они способны были перемещаться по всей мультивселенной на своих «линейных» (от слова «линейка») кораблях, но поклонение математике изуродовало их тела и умы. По мере возможности мы с Оуной старались избегать встреч с Владыками Утонченного Беспорядка. Между прочим, даже они догадывались, что надвигается катастрофа. Что Порядок сошел с ума.
Инженеры Хаоса провели нас сквозь Серые Жилы прямо в жуткий мир нацистов. После этого я большую часть времени проводил с фон Беком, хотя он меня почти не замечал. Я стал его ангелом-хранителем и всячески оберегал его жизнь, столь ценную для меня. Следуя наставлениям Оуны, я помог своему двойнику бежать из концлагеря, затем выручил его в подземелье Мо-Оурии, где и убедился в правоте слов моей дочери. Мне удалось войти — вклиниться, вселиться — в тело фон Бека!