Но как эти дикари сумели победить офф-моо, которые знали о предстоящем нападении и готовились к нему? Хотя… Знали-то знали, но вот тех офф-моо, которые напоминали статуи и которые стерегли городские границы, — вот их, похоже, застали врасплох. Даже не позволили пробудиться, чтобы защитить себя. И умение офф-моо направлять на врагов смертоносные сталактиты оказалось бесполезным. Гейнор поначалу не знал о своем противнике ровным счетом ничего, но со времени нашего с ним расставания на рубежах Мо-Оурии он многому научился…
Куда ни посмотри, везде взгляду представали признаки дикого, бессмысленного разрушения.
Что сталось с офф-моо? Может, они бежали? Или укрылись в городе? Или же их всех истребили? Или захватили в плен? Помнится, у Гейнора и в этом мире были сверхъестественные союзники. Что они сотворили с офф-моо?
Впереди показались какие-то фигуры. Передвигались они вразвалку, как труги, или неуверенной поступью слепых дикарей.
Чем ближе мы подходили, тем чаще озирались и тем осторожнее шли, и даже Эльрик внял голосу рассудка и старался держаться в тени. Дикари сновали в развалинах, выискивая что-нибудь ценное. Не могу представить, какие вещи офф-моо могут представлять ценность для этих полуживотных. Но где остальные, где, собственно, армия Гейнора?
Мы приблизились к центральной площади города. Каменные колонны офф-моо горели призрачно-белым пламенем. То, что я на берегу принял за крики, был звук, который издавали колонны, падая наземь. Признаться, этот звук до жути напоминал человеческий крик.
Колонны пылали, но ни победителей, ни побежденных видно не было.
Мы решили изловить какого-нибудь дикаря и допросить его. Оуна наклонила голову, прислушиваясь, затем бросилась к одной из горящих колонн.
Мгновение спустя в темном проеме появилась высокая фигура. Хламида пламенела, глаза сверкали, и прежнего радушия во взгляде офф-моо я не увидел.
Оуна перебросилась с офф-моо нескольким фразами. Ученый медленно сошел на улицу и заскользил к нам. По его гладкому лицу трудно было определить, узнал он нас или нет.
— Это сделал Гейнор, — сказал он по-гречески. — Он боялся, что мы захотим остановить его. И правильно боялся. Поэтому он заключил союз с владыками Вышних Миров и от них узнал, как и чем можно нас победить.
— Скольких он убил? — спросил Эльрик с прямотой профессионального солдата.
— Проще подсчитать, сколько уцелело. Я — Ученый Грина. Когда Гейнор напал на наш город, меня здесь не было. Когда же я возвратился, то увидел все то, что имеете несчастье видеть вы. Мои товарищи успели сообщить мне, что варваров было слишком много. И что произошло нечто ужасное…
— Где все дикари? — перебил я, стуча зубами от холода. — Куда они подевались?
— Ушли, — просто ответил Ученый Грина.
— А Гейнор где? — грубовато справился Эльрик. — Он-то куда запропастился?
— Он тоже ушел — когда сделал то, что хотел.
— Что именно?
— Он похитил наш Посох и отправился к Серым Жилам.
— Невозможно, — проговорила Оуна. — Посох в его руках… Он уничтожит Гейнора, едва тот попробует применить его. Только глупец отважится на такой риск. Только глупец подвергнет свою жизнь такой опасности.
— Глупец — или Гейнор, — сумрачно заметил Эльрик.
— А что ему понадобилось у Серых Жил? — спросил я.
— Могущество, — ответил Ученый Грина. — Власть над силами мироздания. Он сам в этом признался, когда предлагал нам поддержать его. Разумеется, мы отказались, и…
— Боги никогда этого не допустят! Ученого Грину как будто позабавили эти слова.
— Никто не допустит подобного, если он в здравом уме. Но существует теория, будто владыки Вышних Миров частично утратили рассудок, потому-то в мироздании и происходят события, прежде невозможные. А ведь скоро противостояние: все миры выстроятся в линию на великом поле времени. Возникнут новые реальности, определятся новые судьбы. Ваша линия — не единственная. Есть и другие. Множество других. И все они ведут к этому величайшему мгновению. Уже ничто не вечно, ничто не незыблемо, и верность Порядку оборачивается преданностью Хаосу. Гейнор служит одновременно тому и другому, точнее, использует и Порядок, и Хаос, стремясь стать единоличным правителем мироздания. Когда-то смертные и думать не смели о таком, не то что добиваться этого. Но теперь даже смертные готовы сокрушать основы мультивселенной.
— Гейнор не станет жертвовать собой, — сказала Оуна. — Раз у него ваш Посох, он наверняка полагает себя неуязвимым.
— Он жаждет власти. И наш Посох придает ему уверенности. Но я все равно не понимаю, чего он собирается достичь, выступая против Серых Жил. Его алчность погубит мироздание, ничего другого он не добьется.
— Он напоминает мне одного диктатора из моего мира, — негромко сказал я. — Этот человек безумен и утратил почти всякую связь с реальностью, но он стремится к власти и готов в своем безудержном стремлении уничтожать целые страны.
— Какие страшные существа, — Ученый Грина печально опустил голову. — Таких, как они, и близко нельзя подпускать к власти.
— Эхо за эхом, — задумчиво произнесла Оуна. — В скольких мирах, по-вашему, сейчас происходит то же самое, разыгрывается та же сцена? Мы уверены, что обладаем свободой воли, но у нас почти нет возможности изменить последствия наших действий, потому что эти действия, с отличиями от небольших до грандиозных, совершаются одновременно на бесчисленных уровнях мироздания.
Эльрик не выказал ни малейшего интереса к философии.
— Если Гейнора остановить здесь, — сказал он, — он потерпит поражение и в других мирах. По-моему, так. Ведь побеждал он сразу везде.
Оуна улыбнулась отцу:
— Тебе одному под силу изменить свою судьбу. Ни Эльрик, ни я не поняли, что она имела в виду. Мы озадаченно переглянулись и оба, не сговариваясь, махнули рукой.
— Гейнора нам не одолеть, — грустно сказал Ученый Грина.
— Как ему удалось похитить ваш Посох? — удивилась Оуна.
— Посох сам прыгнул ему в руки, — отозвался Ученый Грина. — Мы всегда подозревали, что он обладает собственной волей. И вот наши подозрения, к сожалению, подтвердились.
Речь шла о том переменчивом артефакте — ребенок превращается в чашу, чаша становится посохом — которым офф-моо манипулировали у меня на глазах. Они манипулировали? Или же это ими манипулировали? Я припомнил, как посох менял форму. По чьему велению?
— Он всегда сохраняет форму посоха? — поинтересовался я. Конечно, я видел, как посох менялся, но хотелось уточнить.
— Мы называем его Рунным Посохом, — сказал Грина. — У него несколько форм: посох, чаша, камень… Это один из главных стержней мироздания.
— Не его ли у меня на родине называют Граалем? — сразу вспомнился фон Эшенбах и наши семейные предания. — Вы были его хранителями?
