— Я только знаю, что этот народ не сидит на месте, — тихо сказала Роза. — Возможно, это некая большая кочевая орда. Называют они себя свободными путешественниками или людьми дороги, и нет никаких сомнений, что они достаточно сильны и наводят страх на местное население. У меня есть предположение, что сестры решили присоединиться к народу цыган. А потому и я тоже к ним присоединюсь.
И тут Элрик вспомнил широкую дорогу из спрессованной грязи и подумал, уж не имеет ли она отношения к народу цыган? Неужели они вступили в союз со сверхъестественными силами? Его любопытство возросло.
— Мы все втроем находимся в невыгодном положении, — сказала Роза. — Ведь мы дали понять нашему хозяину, что стали жертвами цыган. Это означает, что мы лишены возможности задавать прямые вопросы и лишь можем пытаться понять то, что удастся увидеть или услышать. Если только мы не признаем свой обман.
— Мне кажется, что такое признание лишит нас гостеприимства этих людей. Они гордятся своим покровительством торговцам. Что же касается не торговцев, то нам об этом ничего не известно. Может быть, их судьба не особо радостна. — Элрик вздохнул. — Для меня это не имеет значения. Но если ты не возражаешь против нашей компании, госпожа, то давай искать сестер вместе.
— Что ж, пока я не вижу никакого вреда от такого союза, — задумчиво сказала она. — Вам что-нибудь известно о них?
— Не больше, чем тебе, — откровенно признался Элрик.
И тут он услышал голос, вещающий в его голове. Альбинос попытался заглушить голос, но тот продолжал звучать — это был голос его отца.
«Сестры. Найди их. Ларец у них».
Затем голос стал слабеть. Что это было — иллюзия? Обман? Но выбора у Элрика не было, и потому он решил, что попробует идти этим путем и, возможно, найдет ларец из розового дерева с похищенной душой его отца. И потом, общество этой женщины вызывало в нем такие необычные чувства — он подспудно знал, что ни в ком другом не найдет он такого легкого, взвешенного понимания, которое, несмотря на всю его осторожность, порождало в нем желание поделиться с ней всеми тайнами, всеми надеждами, страхами и устремлениями, рассказать ей о всех утратах. Нет, он не намеревался возложить на нее груз своих забот — он просто хотел предложить ей то, что она, возможно, захочет разделить с ним. Он чувствовал, что у них есть и другие общие черты.
Иными словами, он чувствовал, что нашел сестру. И он знал, что она тоже питает к нему что-то вроде родственного чувства, хотя он и был мелнибонийцем, а она — нет. Все это приводило его в недоумение, потому что и прежде он испытывал чувство некоторого родства, например к Гейнору, но здесь было совсем по-другому.
Когда Роза оставила их, сказав, что не спала вот уже тридцать шесть часов, Уэлдрейк не стал скрывать своих чувств.
— Вот это женщина, сэр! Я таких женщин еще не встречал. Она великолепна! Юнона во плоти! Диана!
— Мне неизвестны ваши местные божества, — мягко сказал Элрик, но тем не менее согласился с Уэлдрейком в том, что они познакомились с исключительной личностью. Он принялся размышлять об этой особой тяге, возникающей между отцами и сыновьями, квазибратьями и квазисестрами. Он спрашивал себя: уж не маячит ли за всем этим рука Равновесия, или же, что более вероятно, тут присутствует влияние Владык Хаоса или Закона — поскольку не так давно ему стало ясно, что Повелители Энтропии и Владыки Неизменности когда-нибудь сойдутся в такой яростной схватке, каких еще не знала мультивселенная. Это наводило его на определенные мысли и в некоторой мере объясняло предчувствие каких-то катаклизмов — предчувствие, о котором пытался сказать ему отец, хотя он и был мертв и не имел души. Не был ли этот неторопливый поток событий, в который он, кажется, оказался втянут, отражением какого-то гораздо более значительного космического хода вещей? На мгновение перед ним мелькнула мультивселенная во всем ее разнообразии, во всей ее сложности, со всеми ее реалиями и еще не реализованными возможностями. А возможности эти были неисчерпаемы — чудеса и ужасы, красота и уродство, — мультивселенная безгранична и не поддается определению, во всем стремясь к бесконечности.
Когда седоволосый, одевшись чуть-чуть получше и приведя себя в порядок, вернулся, Элрик спросил его, почему они не опасаются прямого нападения со стороны так называемого народа цыган.
— Насколько мне известно, у них на сей счет существуют свои правила. Есть, видите ли, некий статус-кво. Конечно, вам от этого нисколько не легче.
— Вы ведете с ними переговоры?
— В некотором смысле. У нас с ними существуют соглашения и все такое. Мы не опасаемся за Агнеш-Вал. Мы боимся за тех, кто пожелает торговать с нами… — Он снова сделал извиняющийся жест. — Понимаете, у цыган свои традиции. Нам они кажутся странными, и я бы, пожалуй, не стал потакать им напрямую, но мы в их силе должны видеть как положительные, так и отрицательные стороны.
— И я полагаю, они совершенно свободны, — сказал Уэлдрейк, — Об этом замечательно сказано в «Цыганском хлебе».
— Возможно, — сказал хозяин, но на его лице появилось выражение неуверенности. — Я не знаю, что вы имеете в виду. Это какая-то пьеса?
— Это рассказ о радостях открытых дорог.
— Наверное, это цыганское произведение. Извините, но мы не покупаем их книг. Я не знаю, захотите ли вы, господа, воспользоваться тем, что мы предлагаем попавшим в беду путникам, в рассрочку или по цене издержек. Если у вас нет денег, мы можем взять натурой. Ну вот, например, одну из книг господина Уэлдрейка за лошадь.
— Книгу за лошадь? Ну вы и скажете!
— А за две лошади? К сожалению, я понятия не имею о рыночной стоимости книг. Мы здесь плохие читатели. Может быть, это и стыдно, но мы предпочитаем тихие радости вечернего времяпрепровождения.
— А, скажем, если вы добавите к лошадям еще провизии на несколько дней? — предложил Элрик.
— Если тебе это представляется справедливым, мой господин.
— Мои книги, — сказал Уэлдрейк сквозь сжатые зубы. Его нос, казалось, заострился больше обычного. — Мои книги — это мое «я», сэр. Они определяют мое лицо. Я их защитник. И потом, в силу разницы восприятия, дарованного нам всем, мы все можем понимать язык, но не все можем его читать. Тебе это известно, мой господин? Каждому по его способностям.
Я думаю, в некотором смысле это логично. Нет, сэр, я не расстанусь ни с единой страницей.
Но тут Элрик напомнил, что одна из имеющихся у поэта книг написана на языке, неизвестном даже ее владельцу, и высказал предположение, что от того, приобретут они лошадей или нет, могут зависеть их жизни, и что без лошадей они не смогут присоединиться к Розе, у которой уже есть лошадь. Только тогда Уэлдрейк скрепя сердце согласился расстаться с Омаром Хайямом, которого рассчитывал когда-нибудь прочитать.
И вот Элрик, Уэлдрейк и Роза втроем направились назад по белой дороге вдоль реки к тому месту, где они вышли на эту самую дорогу предыдущим днем, только на этот раз они не стали с нее сходить, а неспешно двинулись по этому петляющему пути на юг параллельно ленивой реке. Уэлдрейк читал очарованной Розе свою «Песнь Равии», Элрик же двигался чуть впереди них, спрашивая себя, уж не во сне ли это все происходит, и опасаясь, что никогда не найдет душу отца.
