– Эй, ты! – кричу я на самого старшего из их труппы. – Сколько возьмёшь за эту рабыню?
– Господин, – склоняет голову Барабас, но в глазах его паника, – рабыня уже понесла. Она не сможет удовлетворить вас. – Ещё ниже склоняется.
В зале ропот. Потому как я, наглец, – ну, злыдень же! – влез в представление и поломал людям эстетическое наслаждение. Какое может быть наслаждение – смотреть, как унижают беременную женщину?
– Молчать, твари! – ору я. Когда на меня находит, я становлюсь ротным старшиной и умею орать, как обиженный пароход.
Ледоколом иду на артистов:
– Я её выкупаю – совсем! – кричу я.
Артисты сбиваются в кучку. Начинают быстро подготавливать собственное бегство. Я ловлю Барабаса за бороду, наматываю на кулак, дышу парами алкоголя в лицо:
– Сколько?
Глаза Барабаса меняются. Исчезает страх. Плещется смех.
– Не продаётся! – кричит Карабас.
И это – как стартовый выстрел. Труппа, как тараканы, – кто куда! В двери, окна, под столами, по стропилам! Вот же, акробаты! У меня в руке – накладная борода…
И стены дрогнули от смеха. Да какой я Кащей? Я – шут гороховый!
Но, судя по беззаботному смеху моих товарищей, они успели. И наша добыча от нас не уйдёт.
Догнали мы их уже под вечер. Артисты, поняв, что им не уйти, остановили свой фургон и прыснули в разные стороны. Секунда – нет никого. Спрятаться в голой пустоши – это вам не кот наклал, очень ловкие ребята! Интересно, они курс молодого бойца не в Батьковщине проходили у беловежских партизан?
Подъезжаем. Спешиваюсь. Кричу:
– Мы не причиним вам вреда. Мы хотим разговора!
Потому как не верю, что совсем убегут. Больно глаза их были дерзкими вчера.
– Мы вчера вам всё сказали. Не продаётся! – кричит один из-за камня.
Ну, это мы проходили. Если кричит оттуда, то стрелять будут оттуда. Марк ловит метательное копьё. Я принимаю на щит болт самострела, Олег магией отводит ножи, Ястреб презрительно отмахивается мечом от звякнувшего ножа.
– Сами виноваты, – кричит Ястреб, – слишком хорошие артисты. Я поверил, что она – рабыня и что вы её унижаете. Выходите. Говорить будем. Я – Спартак. Глава «Красной Звезды». Это – мои люди. Слово – мы вас не тронем.
Выходит из-за камня как раз качок. Его накладную бороду я вчера в кулак наматывал.
– Я – Корень, – говорит он. – Что вам от нас надо?
– Мы ждали вас несколько дней, – Ястреб подходит на пару шагов ближе к парню. Корень спокойно стоит, скрестив руки на груди. Ястреб опять повторяет: – Мы – «Красная Звезда». Мы ищем людей в свой отряд. Нам нужны Маги. Особенно – Маг жизни.
Корень усмехнулся:
– Вы ошиблись.
Я склоняю голову – не отвалится:
– Я извиняюсь за свое поведение. Но я поверил в ваши роли. Твоя сестра – Маг жизни. И ты знаешь это. Да. А избивал ты её – для правдоподобности. Да. И нанимаетесь вы в Гильдии Наёмников и сценки играете, чтобы деньги на учёбу набрать?
– Вы – маги? – спрашивает, поднявшись с земли, парень, тот самый, пиромант, одарённый к огню.
Корень морщится, но вся его труппа выходит из укрытий, стягивается к нам.
– Слава мы и сами устроим в школу, – говорит девушка. Слав – это пиромант?
Сегодня она без грима, без синяков, без рабского ошейника, волосы убраны, одета в мужской походный костюм. Благо ей лет двенадцать всего – ничего ещё не распирает. Вчера ей подкладывали не только живот. Очень милая юная фея. Влюбился бы, будь я – педофил. Ребёнок. Красивый, но совсем ещё – ребёнок. Но уже во взрослых играх по уши. Не мы такие – жизнь такая.
– А ты не нашла учителя, – усмехается Олег, глянув на меня.
Пожимаю плечами, поморщившись. Олег, это твоё укрытие. И твоя зазноба. Сам решай. Моя паранойя против.
– У нас есть для тебя Учитель Жизни. Если ты заключишь с нами Роту на крови, мы выучим тебя. Нам нужен Маг жизни.
Глаза ребят вспыхнули. Пятеро. Трое – девушка, огневик и качок – имеют родственную схожесть внешностей, ещё двое мальчишек – не слишком на них похожи. Но Корень мотает головой. Не верит:
– Если у вас есть Маг жизни, почему этот старик одноглазый?
– Потому как, глаз я потерял две недели назад. И до нашего Мага не добрался ещё, – пожимаю я плечами.
– Я – с братьями! – тряхнула головой девочка.
– Без базара, – махнул я рукой, – у нас и так целый детский сад таких же щеглов, как и вы. Начиная от нашего командира.
– Сам ты щегол! – задохнулся от возмущения Ястреб. – Ты что меня в глазах будущих соратников опускаешь?
– Сорвалось, прости, – махнул я рукой, потом говорю Корню: – Вот вместе и будете вызревать – в гордых соколов.
Всё выше и выше, и – выше!
Стремим мы полёт наших птиц.
И в каждой глазнице увидишь
Спокойствие наших границ.
Олег, усмехнувшись, подхватил:
Нам Мамонт дал
Стальные руки-крылья.
И вместо сердца —
Пламенный мотор.
Вот он… редиска! Друг, называется! Так и норовит меня подколоть! Теперь, вот – «диктатором» обозвал! И вождём народов! И червяком! Земляным червяком.
Со злобой говорю:
– Думайте быстрее. У меня каждая минута необратима. Думаешь, одноглазым быть приятно? А чем больше времени пройдёт, тем сложнее глаз восстановить. И так три дня вас ждали.
– А откуда вы знали…
– От верблюда… – огрызнулся я. – Пророк такой есть, знакомый. Не слышал?
– Нет.
– Услышишь ещё. Ну, желторотики, соглашайтесь и – полетели, птицы! Там столько вкусного!
– Пращур, перестань! Твои шуточки и я не всегда понимаю, а ребят ты совсем в смущение загнал, – стыдит меня Олег.
И открывает мне марево портала:
– Иди уже, теперь без тебя справимся. Не нравится мне твоя истерика.
Шагаю в марево. Вдыхаю чистый и свежий воздух с гор.
– Здорово, шпана! – кричу я бегущим ребятам, внимательно, но напрасно ищу в них изъяны, но Ольга – молодец – ребята мастерски починены. – Час вам на сборы. У нас смена играющего звена. Ваша очередь. Здравствуй, красавица! Меня тут покоцали малость. Починишь? Олег цел и невредим. Привет передавал. Обижаешь, девочка моя! Я – не я буду, если я – жив буду, а Олежка – пальчик порежет! Нет у меня никого дороже Олежки. Обижаешь опять! Зачем не веришь? Когда я тебе врал? Как всегда? Блин, Оля, а ты не была в прошлой жизни моей женой? А почём мою гнусную натуру расшифровала? Спаси меня, девочка! Плохо мне! Больно и обидно. Причём тут глаз?! Похмелье у меня. Где приставания? Не ври! Так – погладил только. Должен же я убедиться, что Олежка – не лох и выбрал себе фигуристую жену. А он – не лох, всё у тебя ладное. Ладно, уговорила. Не буду дурачиться. Оля – зря! Серьёзный я – плохой. Предупреждаю. Я – депрессивный, тоскливый маньяк-социопат. Это значит – людей я боюсь. Да-да. Как темноты. Это тебе кажется, что они меня бояся, а на самом деле – я их боюсь. Такой вот я слабак. Соплями и слезами тебе всю жилетку залью. Придётся раздеваться тебе, чтобы не простыла. Нет, Оля, я и, правда, пошутил. Не буду я к тебе приставать. Ты – душа и любовь Олега. Я тебя люблю, но как сестру. Так что – не бойся. Ну, а я о чём? Я же говорю, когда я не дурачусь – тоска! Никакого креатива! Что? Как поздно? Я что – Кутузовым так и буду? Вот – засада! Ох, гля, ну и шуточки у тебя, сестрёнка! А что ты на меня тычешь? С меня пример брать не надо! Ох, и красавица ты, Оленька! Спортсменка, комсомолка! Завидую Олежке чернущей завистью! Таких, как ты, нет больше. Нет, Оля, не будет другой. Нет, Оля, не влюблюсь. Такой ошибки я уже никогда не совершу. Хватит. Это слишком больно. Слишком. Больно это. Вы с Олежкой – моя семья. А щеглы – дети. А орлята – учатся летать. Так как-то! Как-то так. Оля, плохо мне, очень плохо! От самого себя тошнит. Пристрели, а? Чтоб не мучился.
