— Читал ваши книги, знаю биографию и немножко географию размещения воинских частей.
— Хорошо. Забирайте и… смотрите мне, — Плавский предостерегающе погрозил указательным пальцем. — Это первый повод, — заметив, что Малюта собирается вставать, добавил генерал, — второй — вы, кажется, были на пресс-конференции. Каковы впечатления?
— Иван Павлович, вы не обессудьте, но я скажу правду.
Плавский впился в собеседника своими пронзительно бесцветными глазами, зрачки сузились, и Скурашу показалось, что ему в самое нутро проникли два гибких стальных зонда, бесцеремонно разглядывавшие его изнанку.
— Говорите.
— Кажется, про здоровье президента вы сказали зря. Уж больно к этой теме за зубьями ревностно относятся.
— Да вы что все сегодня, сговорились? Перестраховщики несчастные! — Плавский насупился и прикурил новую сигарету от старой. — Четыре с лишним недели кормят народ баснями о необычно твердом рукопожатии Президента, крутят хроники годичной давности. И вы мне говорите — зря сказал? А имею ли я право молчать об этом? Это что, дед моржовый болеет? Нет, Малюта Максимович, это первое лицо государства, гарант Конституции с перепою и переутомления дуба собирается врезать! А вы мне все предлагаете молчать в тряпочку! Так мы черт-те до чего домолчимся! Вон уже все вертушки пообрывали! — Он с раздражением снял трубку массивного белого аппарата с кнопочным набором. — Плавский у телефона!
Послушав собеседника минут пять, он, нахмурив по-сталински слегка рябое лицо, процедил: — Хорошо, — и повесил трубку. — Все достали, и дочки, и жены, и холуи, и холуи холуев, а главное, заметьте, у всех «кремлевка». Вот развели гадюшник…
— Тем и опасна эта ситуация. Конечно, по большому счету, в вашем заявлении нет ничего страшного, наоборот, вы выручаете президента, говоря о его болезни. Мало ли что может произойти, а так — болен, окружение плохое, не досмотрело. Но, Иван Павлович, его плюсы, а ваши минусы, как мне кажется, кроются как раз в его окружении. Кто они и как действуют, пока не знаю, но не исключаю, что в ближайшее время знающие люди помогут мне разобраться.
— Ладно, проехали. Разбирайтесь! Только народ наш — не быдло, его бесконечно дурить невозможно. — И без всякого перехода, поднимаясь, резко хлопнул по краю стола. — Сегодня ночью летим на Кавказ. Все инструкции у Евлампова.
Инструкции у заместителя секретаря Петра Харлампиевича Евлампова, были краткими и отдал он их Скурашу прямо в приемной Плавского.
— Всем сбор в половине четвертого здесь, — он ткнул рукой в пол, — а до этого — по своим планам.
Малюта пораньше смылся домой в надеже немножко поспать. О подобных командировках он жену не предупреждал. Командировка и командировка, ничего особенного. Правда, потом, как правило, когда все открывалось, слезы лились рекой, упреки сыпались градом, маленькие кулачки беспомощно месили его спину, но минут через двадцать в доме восстанавливалось перемирие. Ибо нет на свете семейного очага, у которого бы всегда царил мир.
Поспать, однако, не удалось. Новому жильцу их небольшой уютной квартирки в одном из довоенной постройки домов в районе Старого Арбата порезали уши, и он, мотая головой, натыкаясь на мебель, смотрел на всех непонимающим взглядом своих чистых, только что отошедших от наркоза карих глаз. Жильца звали Гусля, и он, согласно родословной, являлся породистым щенком ризеншнауцера мужского пола, мальчиком, как ласково говорят собачники.
Увидев отворяющего дверь Скураша, Гуслярик с радостным лаем бросился к любимому папочке. Повязка сползла, из не затянувшихся еще ран во все стороны полетели брызги крови. Обрадованный громкими криками Екатерины и Малюты, щенок радостно крутил головой и самозабвенно вилял смешным обрубком хвоста. Стены прихожей, зеркало, одежда, руки и лица старших Скурашей забрызгались кровью. Вечер ушел на уборку и перевязки.
Ровно в три ночи Малюта был в своем кабинете.
Надо сказать, что на новую команду, которая пришла на Старую площадь вместе с Плавским, «аборигены» смотрели как на недоразумение. Им было непонятно, что делают здесь эти люди. Почему приходят ни свет ни заря, а уходят далеко за полночь. За их спинами часто слышалось: да временные, мол, они, такие у нас не задерживаются. И полгода не пройдет, как загремят вместе со своим выскочкой-шефом.
Охрана и служба безопасности тоже первое время дергались, усматривая в ночных сборищах крамолу, будили высокое начальство, а оно с перепугу летело докладывать на сановные подмосковные дачи.
Вот и сегодня вежливый заспанный прапорщик долго рассматривал служебное удостоверение Малюты, потом куда-то позвонил и только после этого, извинившись, открыл ворота, пропуская машину.
«Да, не шибко здесь доверяют нашему шефу, и с каждым днем это доверие, кажется, „возрастает“».
Взяв кое-какие бумаги, переложив наиболее важное из ящиков стола в сейф, в три двадцать он спустился в приемную.
Народу было немного. Повинуясь законам утра, все говорили вполголоса. Точно в назначенное время на пороге появился Евлампов и, демонстративно глянув на часы, подражая шефу, изрек:
— Господа, спускаемся, садимся в автобус, опоздавших не ждем. Брахманинов, где пресса?
— Будет в аэропорту.
Все не спеша двинулись к лифтам.
— Малюта Максимович, — уже в спину позвал дежуривший в приемной отставник, — можно вас на минуточку?
— Да, Прохор Остапович.
Напарник Ивана Даниловича мало чем от него отличался, разве что был суетливее да ростом пониже.
— Знаете, когда я приходил домой с ночной работы, мне жена всегда мыла очки, — многозначительно улыбаясь, произнес он и протянул стопку газет. — Вот вам на дорогу, чтобы не скучно было в самолете.
— Спасибо, — ничего не поняв про очки, Скураш взял газеты и поспешил за остальными.
Загадочные слова о жене и очках прояснились в ярко освещенном туалете аэропорта. Вытирая руки, Малюта заметил на дужках и в уголках стекол едва заметные бурые пятнышки запекшейся собачьей крови. Неприятный холодок пробежал между лопаток. «Неслабая у дедка была ночная работа. А с виду божий одуванчик, мухи не обидит…»
Моторы гудели ровно. Почти пустой самолет, вобрав в себя горстку полусонных людей, протыкая разреженное пространство, летел навстречу неизвестности.
7
Осень на Кавказе в том году выдалась, как назло, дождливая. Окрестные поля и рощи под серым низким небом казались вылинявшими, начисто лишенными ярких октябрьских пятен, а занавешенный мутной кисеей дождя горизонт начинался сразу за дорожным кюветом. Если же дождь не шел, в воздухе неподвижно висела какая-то водная взвесь. Одежда в считанные минуты становилась влажной, а металлические части техники и оружия покрывались мелкой, противной испариной.
Самолет, ко всеобщему удивлению, приземлился в аэропорту Махачкалы. Встречали высокого гостя без принятых здесь торжеств, всего несколько человек во главе с руководителем республики.
