О своих открытиях свидетельница сообщила в
умело составленном, компактном докладе, письменное изложение которого
представляло собой папку не более двух дюймов толщиной и который Кейбл заставил
суд приобщить к вещественным доказательствам. Доклад пополнил собой немалый
перечень прочих вещественных доказательств в качестве официальной экспертизы.
Ему был присвоен номер восемьдесят четыре, и предполагалось, что наряду с
двадцатью тысячами или около того страниц, уже зарегистрированных в качестве
официальных свидетельств, жюри просмотрит и его во время обсуждения своего
решения.
После эффектного представления свидетельницы
сами открытия показались не столь уж впечатляющими. За некоторыми четко
определенными и очевидными исключениями вся реклама потребительских товаров
адресуется в первую очередь молодежи. Автомобили, зубная паста, мыло, воздушные
хлопья, пиво, безалкогольные напитки, одежда, одеколоны — все наиболее широко
рекламируемые товары главным образом метят в молодежную аудиторию. То же
касается и сигарет. Разумеется, они описываются как атрибут изысканной,
красивой, активной, беззаботной, богатой и шикарной жизни. Но так же точно
описывается и бессчетное множество других товаров.
Свидетельница представила перечень
спецификаций, начинавшийся с автомобилей. Когда вы в последний раз видели по
телевизору ролик, рекламирующий спортивные автомобили, где за рулем сидел бы
толстый пятидесятилетний мужчина? Или мини-фургон, управляемый тучной
домохозяйкой с шестью детьми и грязным псом, выглядывающими из окон? Такого
просто не бывает. Пиво? Это всегда будут десять молодых ребят, которые пьют
его, сидя в пивной и наблюдая матч суперкубка по телевизору. У большинства —
шикарные шевелюры, твердые подбородки, плоские животы, и на всех — великолепные
джинсы. Реальность вовсе не такова, но реклама успешна только такая.
Доктор Спролинг-Гуди позволяла себе пошутить
время от времени. Зубная паста? Вы когда-нибудь видели уродца с кривыми зубами,
улыбающегося вам с экрана? Разумеется, нет. У тех, кого вы видите по
телевизору, всегда прекрасные зубы. Даже в роликах, рекламирующих средства от
прыщей, у озабоченных подростков бывает лишь один прыщик, от силы два.
Она часто улыбалась, иногда даже хихикала над
собственными комментариями. Присяжные улыбались вместе с ней. Главная мысль
подчеркивалась постоянно: если успех рекламы вообще зависит от того,
воспринимают ли ее молодые люди, почему реклама сигарет должна составлять
исключение?
Когда Кейбл попросил свидетельницу перейти к
вопросу о рекламе, рассчитанной на детей, она перестала улыбаться — вопрос был
слишком серьезен. Ее исследовательская группа не обнаружила подтверждений этого
факта, а они изучили тысячи табачных реклам, изготовленных за последние сорок
лет. Они наблюдали, вели исследования, каталогизировали всю рекламу сигарет,
обнародованную с тех пор, как существует телевидение. И даже заметили, что
после введения запрета на рекламу табачных изделий на телевидении количество
курильщиков увеличилось. Она потратила годы, чтобы найти доказательства того,
что табачные компании намеренно адресуют свою рекламу подросткам, потому что,
начиная свой проект, имела смутное подозрение, что это именно так. Но
оказалось, что это неправда.
По мнению свидетельницы, единственный способ
оградить детей от воздействия рекламы табака — это запретить ее вовсе, всю:
рекламные щиты, надписи на автобусах, рекламу в газетах, журналах, на всякого
рода листовках. Однако она убеждена, что это не приведет к падению уровня
продажи сигарет и не окажет ровным счетом никакого влияния на уровень курения
среди детей.
Кейбл поблагодарил доктора Спролинг-Гуди так,
словно та добровольно согласилась выступить в суде, в то время как на самом
деле ей уже заплатили шестьдесят тысяч долларов и пошлют еще чек на пятнадцать.
Pop, который был чем угодно, но только не джентльменом, знал уязвимые места,
удар по которым здесь, на глубоком Юге, мог достичь желаемого эффекта. Однако
вместо того, чтобы нанести такой удар, начал очень осторожно расспрашивать
свидетельницу об Институте потребительских товаров и восьмистах тысячах
долларов, которые тот отвалил ей за это исследование. Свидетельница рассказала
все, что знала: это академическое заведение, основанное для изучения тенденций
и выработки соответствующей политики. Учредители — частные производители.
— В том числе табачные компании?
— Насколько мне известно, нет.
— Получает ли институт какие-нибудь субсидии
от табачных компаний?
— Точно не знаю.
Он спросил ее о компаниях, имеющих отношение к
табачному производству, компаниях, владеющих контрольными пакетами акций
каких-либо табачных предприятий, дочерних компаниях, подразделениях и
конгломератах. Она о них ничего не знала.
Она не знала о них потому, что так задумал
Фитч.
* * *
В четверг утром след Клер обнаружился в весьма
неожиданном месте. Бывший приятель подруги Клер, взяв тысячу долларов
наличными, сообщил, что его бывшая подружка работает теперь в Гринвич-Виллидж
официанткой, одновременно предпринимая усилия, чтобы получить серьезную работу
в мыльных операх. Когда-то они вместе с Клер работали в “Маллигане” и были
близкими подругами. Свенсон вылетел в Нью-Йорк, прибыл туда ближе к вечеру, на
такси доехал до маленькой гостиницы в Сохо, где, заплатив наличными, снял номер
на одну ночь и повис на телефоне. Он нашел Беверли на работе в пиццерии. Она не
могла говорить долго.
— Это Беверли Монк? — спросил Свенсон,
стараясь подражать Николасу Истеру. Он множество раз прослушал запись его
голоса.
— Да. Кто это?
— Та самая Беверли Монк, которая когда-то
работала в “Маллигане” в Лоренсе?
Пауза. Затем:
— Да. А кто это?
— Это Джефф Керр, Беверли. Давненько мы не
виделись. — Свенсон и Фитч рисковали, допуская, что после отъезда Клер и Джеффа
из Лоренса они не виделись с Беверли.
— Кто? — переспросила девушка, и Свенсон
почувствовал облегчение.
— Джефф Керр. Ну помнишь, я встречался с Клер.
Я еще учился на юридическом.
— А, да-а-а, — протянула она так, что было
непонятно, то ли она действительно вспомнила Керра, то ли сделала вид.
— Послушай, я в городе и хотел узнать, не было
ли у тебя в последнее время вестей от Клер?
— Я с Клер не разговаривала года четыре.
— А, понимаю.
— Послушай, у меня много работы. Может,
как-нибудь в другой раз поговорим?
