— Посредством проведенного нами весьма
широкого опроса всех потенциальных присяжных. Уверяю вас, Ваша честь, с миссис
Таюс ни в какой нелегальный контакт мы не входили.
Это Фитч разузнал. Второй муж миссис Таюс жил
в Нэшвилле и работал на круглосуточной мойке трейлеров и тракторов. За сотню
наличными он с радостью выложил все, что знал о своей бывшей.
— Что вы думаете об этом, мистер Pop? —
спросил Его честь. Не колеблясь ни секунды, Pop солгал:
— У нас тоже есть такая информация, Ваша
честь, — и послал ехидный взгляд Джонатану Котлаку, который, в свою очередь,
переадресовал его другому адвокату, ответственному за группу, в которую входила
Бонни Таюс. Они потратили на работу, связанную с отбором жюри, миллион
долларов, а эти дармоеды упустили такой важный факт.
— Прекрасно. Присяжный номер тридцать
исключается по определенной причине. Возобновите ведение протокола. Присяжный
номер тридцать один.
— Вы позволите нам прерваться на несколько
минут, Ваша честь? — попросил Pop.
— Да. Но только очень ненадолго.
Итак, отработано тридцать номеров. Десять
присяжных утверждены. Девять отведены истицей, восемь — ответчиком, три —
судом. Непохоже, что дело дойдет до четвертого ряда, поэтому Pop, у которого
остался в запасе лишь один отвод без объяснения причин, указал на присяжных с
номера тридцать первого по тридцать шестой и шепотом спросил у сгрудившихся
вокруг него помощников: “Который самый поганый?” Все единодушно ткнули пальцами
в номер тридцать четыре — это была огромная злобная белая тетка, которой они
боялись с самого первого дня. Звали ее Уайлда Хейни, и месяц тому назад все они
поклялись не допустить Ужасную Уайлду в жюри. Посовещавшись еще немного, решили
согласиться на номера тридцать один, тридцать два, тридцать три и тридцать
пять. Не сказать чтобы все они были такими уж безупречными, но все же лучше,
чем Ужасная Уайлда.
Чуть поодаль тесно сгрудилась другая группа,
армия Кейбла решила отвести тридцать первого, согласиться на тридцать второго,
оспорить тридцать третьего, поскольку им был слепой мистер Херман Граймз,
принять тридцать четвертую — миссис Уайлду Хейни и, если будет нужно, отвести
номер тридцать пять.
* * *
Николас Истер, таким образом, стал
одиннадцатым членом жюри присяжных в процессе “Вуд против “Пинекса”. Когда в
три часа судебное заседание возобновилось после перерыва, судья Харкин начал
оглашать имена отобранной дюжины присяжных. Они по очереди проходили через
дверцу в барьере и занимали предназначенные им места в ложе. У Николаса было
место номер два в переднем ряду. В свои двадцать семь лет он был одним из двух
самых молодых заседателей. В жюри вошли девять белых, три черных, семь женщин,
пять мужчин, один слепой. Три Дублера сидели в углу ложи на скрепленных между
собой стульях с мягкой обивкой. В половине пятого все пятнадцать человек встали
и произнесли клятву присяжных. Затем все полчаса выслушивали строгие
наставления судьи Харкина присяжным, адвокатам и тяжущимся. Любой контакт с
присяжными во время процесса будет сурово караться денежными штрафами, вероятно
даже, что сам процесс будет признан недействительным в силу нарушения
процедуры, а барристеру будет грозить исключение из корпорации, а то и смерть.
Харкин запретил присяжным обсуждать с кем бы
то ни было ход процесса и обстоятельства дела, даже с супругами и друзьями,
потом широко улыбнулся и на прощание пожелал всем приятного вечера, выразив
надежду увидеть всех утром ровно в девять.
Адвокатам тоже хотелось бы пойти домой. Но у
них еще была работа. Когда в зале остались одни адвокаты и служащие суда, Его
честь сказал:
— Джентльмены, вы представили свои
ходатайства. Теперь мы должны их обсудить.
Глава 5
Отчасти из скуки и любопытства, отчасти из
интуитивного подозрения, что кто-нибудь увяжется за ним, Николас Истер
прошмыгнул в незапертую заднюю дверь здания суда в половине девятого, поднялся
по черной лестнице, которой редко кто пользовался, и проник в узкий коридор
позади зала заседаний. Большинство учреждений в округе начинали работу в
восемь, поэтому на первом этаже уже слышались голоса и звук шагов. Но на втором
было почти тихо. Истер заглянул в зал — там никого еще не было. Папки с
документами, уже доставленные, в беспорядке лежали на столах. Адвокаты,
вероятно, пили кофе в задней комнате и, перекидываясь шутками, готовились к
схватке.
Истер хорошо знал расположение помещений. Три
недели назад, получив долгожданную повестку, он пришел сюда, чтобы осмотреться.
Зал в тот момент был пуст, и ему удалось тщательно изучить все проходы и
помещения, окружающие его. Тесные судейские кабинеты, комнату, где адвокаты,
сидя на столах, заваленных старыми журналами и свежими газетами, потягивали
кофе, комнаты без окон, уставленные складными стульями, где ожидали вызова
свидетели, камеру, где содержались опасные преступники в наручниках в ожидании
приговора, и, разумеется, комнату жюри.
Интуиция не подвела его в то утро. Грузную
женщину лет шестидесяти с челкой, нависающей над серыми глазами, облаченную в
синтетические брюки и старые кроссовки, звали Лу Дэлл. Она сидела в коридоре
возле входа в комнату присяжных, читала потрепанный любовный роман и ждала,
когда кто-нибудь вступит в ее владения. Завидев Истера, она вскочила с места,
схватила листок, на котором сидела, и сказала:
— Доброе утро. Чем могу быть полезна?
Все ее лицо представляло собой сплошную
огромную улыбку, но взгляд был недобрым.
— Николас Истер, — представился он, протягивая
руку навстречу ее рукопожатию. Она крепко сжала его руку, мстительно тряхнула
ее и отыскала имя в своем списке. Затем одарила Николаса еще более широкой
улыбкой и сказала:
— Добро пожаловать в комнату присяжных. Вы
впервые участвуете в суде?
— Да.
— Входите. — Она почти втолкнула его в
комнату. — Кофе и пончики там. — Она потащила его за руку в угол. — Я сама их
испекла, — похвасталась она, протягивая корзинку с масляными черными булочками.
— Это своего рода традиция. Я всегда приношу их в первый день судебного
заседания и называю своими “присяжными пончиками”. Возьмите.
На столе стояло несколько подносов с аккуратно
разложенной сдобой разных сортов. Из двух кофейников поднимался пар.
Пластиковые тарелочки, стаканчики, ложечки, вилки, сахар, сливки и разные
сладости. Посредине стола красовались “присяжные пончики”. У Николаса не было
выбора, он взял один.
— Я пеку их уже восемнадцать лет, — сказала
женщина. — Когда-то я добавляла в них изюм, но от изюма пришлось отказаться. —
Она закатила глаза, словно собиралась поведать ужасно скандальную историю.
