Сначала вызвали доктора Бронски. Это был его
третий день в суде, но впервые он должен был подвергнуться перекрестному
допросу. Сэр Дурр начал медленно, вежливо, словно испытывая трепет перед столь
великим специалистом, и задал несколько простейших вопросов, на которые смог бы
ответить любой из присутствующих присяжных. Но вдруг резко сменил тактику.
Насколько почтителен он был с доктором Милтоном Фрике, настолько же резким и агрессивным
он показал себя с Бронски.
Кейбл начал с пресловутых сорока тысяч
компонентов табачного дыма. Выбрав, похоже наугад, один из них, он спросил
Бронски, какое действие на легкие может оказывать бензол(а)пирин. Бронски
ответил, что не знает, и попытался объяснить, что вредное действие каждого
отдельного компонента измерить невозможно. Как насчет бронхов, слизистой и
ресничной оболочек? Как действует на них бензол(а)пирин? Бронски снова
попробовал объяснить, что выделить воздействие каждого отдельного компонента
табачного дыма нельзя.
Кейбл продолжал долбить в одну точку. Он
назвал другой компонент и вынудил Бронски признать, что тот не может объяснить
присяжным, какой эффект они оказывают на легкие, бронхи или слизистую. Не
только в связи с курением, но и вообще. Pop заявил протест, но Его честь
протеста не принял на том основании, что это перекрестный допрос, во время
которого свидетелей разрешается спрашивать обо всем, что прямо или косвенно
относится к вопросу.
Дойл оставался все там же, в третьем ряду,
казалось, что ему страшно скучно и он лишь ждет момента, чтобы уйти. Он получил
задание искать девушку и занимался этим вот уже четыре дня: часами слонялся в
нижнем вестибюле, однажды полдня проторчал у старого драндулета-автомата,
торгующего “Доктором Пеппером”, болтая с швейцаром и наблюдая за входной
дверью. Он галлонами поглощал кофе в маленьких окрестных кафетериях и
закусочных. Он, Пэнг и еще двое парней трудились в поте лица, попусту тратя
время, чтобы ублажить своего босса.
Просидев четыре дня на одном месте по шесть
часов кряду, Николас имел полное представление о том, как работает Фитч. Его
люди — будь то консультанты или оперативные сотрудники — находились в
постоянном движении. Все здание суда было полем их деятельности. Они сидели и
группами, и поодиночке. Во время возникавших в ходе процесса коротких пауз они
выходили и входили снова, изредка переговаривались. Они могли неотступно
внимательнейшим образом наблюдать за свидетелями и присяжными, а уже в следующий
момент решать кроссворд или глазеть в окно.
Николас знал, что и этот человек вскоре
покинет зал.
Он набросал записочку, сложил и попросил Лорин
Дьюк подержать ее, не читая. Потом, воспользовавшись паузой в перекрестном
допросе, во время которой Кейбл просматривал свои записки, он попросил ее
перегнуться через барьер и передать записку охраннику Уиллису, который стоял на
карауле у флага. Уиллис, неожиданно разбуженный, секунду не мог понять, что от
него требуется, но потом сообразил, что должен передать записку судье.
Дойл видел, как Лорин передавала записку, но
не знал, что написал ее Николас.
Судья Харкин почти машинально взял записку и
бросил ее на стол перед собой, поскольку в этот момент Кейбл выстреливал новый
вопрос. Потом он медленно развернул ее. Записка была от Николаса Истера,
присяжного номер два. В ней говорилось:
“Господин судья, человек в третьем ряду слева
у прохода, в белой рубашке и сине-зеленом галстуке, вчера следил за мной.
Сейчас я вижу его во второй раз. Можно ли выяснить, кто он?
Николас Истер”.
Прежде чем посмотреть в зал заседания, Его
честь бросил взгляд на Дурра Кейбла. Человек сидел один, он неотрывно смотрел
на судью, словно понимал, что за ним наблюдают.
Это была совершенно новая для Фредерика
Харкина ситуация. Он не мог припомнить в своей судейской практике ничего
похожего. Выбор у него был невелик, и чем больше он думал, тем меньше
возможностей видел. Он тоже знал, что у обеих сторон есть множество
консультантов, помощников, сыщиков, рыщущих и в зале, и в непосредственной
близости от суда. Он внимательно вглядывался в лица зрителей и по множеству
примет различал людей, опытных в подобных судебных процедурах, явно не желающих
выдавать себя. И он догадывался, что этот человек через мгновение исчезнет.
Если Харкин вдруг объявит короткий перерыв, он
тотчас растворится.
Для судьи это был чрезвычайно волнующий
момент. После всех этих россказней о том, что происходило во время предыдущих
судебных слушаний, после его бесконечных предостережений присяжным перед ним
наконец появился один из тех самых таинственных агентов, ищейка, нанятая то ли
одной, то ли другой из тяжущихся сторон, чтобы оказать давление на его
присяжных. Как поступить?
Охранники, находящиеся в зале суда, как
правило, одеты в форму, вооружены, но в обычных условиях совершенно безвредны.
Более молодых охранников держат на улицах для борьбы со стихийными
беспорядками, в зале же дежурят те, кто дослуживает последние месяцы до пенсии.
Судья Харкин огляделся и понял, что его возможности еще более ограниченны, чем
он полагал.
Был еще Уиллис, он стоял, прислонившись к
стене, у флага и, казалось, снова впал в дремотное состояние: рот приоткрыт, из
правого уголка рта стекает струйка слюны. В конце прохода, прямо перед
Харкином, в сотне футов от него, главный вход охраняли Джип и Рэско. Джип в
этот момент сидел в заднем ряду на ближнем к двери месте. На кончике его
мясистого носа торчали очки, он просматривал местную газету. Два месяца назад
он перенес операцию на бедре, и ему трудно было долго стоять на ногах, поэтому
ему разрешили сидеть во время суда. Рэско, более молодому из них, было под
шестьдесят, и быстротой реакции он не отличался. Обычно у двери стоял еще один
охранник, помоложе, но в настоящий момент он обследовал с помощью
металлоискателя боковой проход.
Пока шел отбор жюри, Харкин требовал, чтобы
охранники стояли повсюду, но когда начали заслушивать свидетелей, напряжение
спало. Теперь это был лишь обычный рутинный гражданский процесс, хотя и с
огромными ставками.
Харкин оценил силы, которыми располагал, и
принял решение цель не атаковать. Он быстро написал записку, подождал немного,
чтобы усыпить бдительность человека в зале, потом незаметно пододвинул ее
Глории Лейн, окружному секретарю, сидевшей за маленьким столиком внизу, рядом с
судейской скамьей, напротив свидетельского места. В записке содержалось
распоряжение хорошенько запомнить указанного им человека, но так, чтобы он не
заметил, что за ним наблюдают, затем выскользнуть через боковую дверь и послать
за шерифом. Были там распоряжения и для шерифа, но, увы, они так и не
понадобились.
