— Нет, нет, я ведь сам вас спросил. — Он снова
выпрямился, еще раз пригладил волосы рукой и через силу улыбнулся. —
Послушайте, мистер Истер, — сказал он, — я не прошу вас становиться стукачом,
но ваше жюри меня беспокоит, поскольку есть опасение, что на него будут давить.
История подобных процессов весьма непривлекательна. Если вы увидите или
услышите что-нибудь, свидетельствующее хотя бы отдаленно о попытках такого
давления, пожалуйста, дайте мне знать. Мы этим займемся.
— Конечно, судья.
Статью на первой полосе “Джорнэл” написал
Эгнер Лейсон, специальный корреспондент, сидевший в зале в течение почти всего
времени, пока отбирали присяжных, и выслушавший все свидетельские показания.
Лейсон изучал юриспруденцию.
Десять лет и побывал на многих судебных
процессах. В его статье — первой из будущей серии — объяснялась суть дела и
давались характеристики участников процесса. Автор не высказывал предположений
о том, как будет развиваться процесс, не строил догадок, кто выиграет, он
просто честно резюмировал весьма убедительные медицинские доказательства,
представленные пока только адвокатами истицы.
Последствием этой статьи для “Пинекса” стало
то, что в момент открытия биржи котировки его акций снизились на доллар, к
полудню удалось, правда, исправить положение и были основания полагать, что
буря миновала.
Статья вызвала также шквал телефонных звонков
от нью-йоркских брокеров аналитикам, присутствовавшим на суде в Билокси. Минуты
ничего не значащих сплетен растягивались в часы безрезультатных раздумий — в Нью-Йорке
терзались единственным вопросом: “Что собирается сказать жюри?”
Молодые люди — мужчины и женщины, в
обязанность которым вменялось следить за процессом и попытаться предугадать
решение жюри, единого мнения не имели.
Глава 11
Перекрестный допрос Бронски закончился в
четверг лишь к концу дня, а утром в пятницу Марли ошарашила их новыми звонками.
Первый Конрад зафиксировал в семь двадцать пять. Он моментально перевел его на
Фитча, разговаривавшего в этот момент с Вашингтоном, и стал слушать через
громкую связь.
— Доброе утро, Фитч, — ласково сказала она.
— Доброе утро, Марли, — радостно ответил Фитч,
прилагая максимум усилий, чтобы его голос звучал приветливо. — Как поживаете?
— Превосходно. Номер второй, Истер, сегодня
будет в светло-голубой хлопчатобумажной рубашке, линялых джинсах, белых носках,
старых кроссовках, полагаю, “Найк”. Он принесет с собой октябрьский номер
“Роллинг стоун” с Мит Лоуф на обложке. Поняли?
— Да. Когда мы сможем встретиться и
поговорить?
— Когда я буду готова. Adios. — Она повесила
трубку. Как выяснилось, звонила она из вестибюля мотеля в городе Хаттисберге,
Миссисипи, что в полутора часах езды от Билокси.
Пэнг сидел в кафетерии в трех кварталах от
дома Истера. Через несколько минут он уже прятался в тени дерева в пятидесяти
ярдах от старенького “фольксвагена-битл”. Как по расписанию, в семь сорок пять
Истер вышел из дверей своего дома и направился в суд пешком. По обыкновению он
остановился возле углового магазинчика, купил те же газеты, что всегда, и выпил
чашку кофе.
Разумеется, одет он был точно так, как она
описала.
Вторично она позвонила тоже из Хаттисберга, но
уже с другого аппарата.
— У меня для вас новость, Фитч. Думаю, она вам
понравится. Едва дыша, Фитч сказал:
— Я слушаю.
— Когда присяжные выйдут сегодня в зал,
догадайтесь, что они сделают вместо того, чтобы рассесться по местам?
Фитч словно окаменел, он не мог разжать губ.
Понимая, что ничего умного не придумает, он сказал:
— Сдаюсь.
— Они произнесут клятву верности. Фитч
озадаченно посмотрел на Конрада.
— Вы поняли, Фитч? — спросила она едва ли не с
издевкой.
— Да.
На линии послышались гудки.
Третий раз она позвонила в канцелярию Уэндела
Рора, который, по словам секретаря, был очень занят и не мог подойти. Марли
сказала, что прекрасно понимает это, но у нее для мистера Рора чрезвычайно
важное сообщение. В течение ближайших пяти минут она пошлет его по факсу и
великодушно просит секретаря немедленно передать текст мистеру Рору, до того
как тот отправится в суд. Секретарь нехотя согласился, и через пять минут нашел
на факсе анонимное послание. На нем не было ни номера, с которого отправлен
факс, ни адреса, ни имени. В центре листа печатными буквами было написано:
“У. Р.: Присяжный номер два, Истер, будет
сегодня в бледно-голубой хлопчатобумажной рубашке, линялых джинсах, белых
носках, старых “найковских” кроссовках. Ему нравится “Роллинг стоун”, и он
будет иметь при себе свидетельство своей преданности этому журналу.
ММ”.
Секретарь стремглав бросился с этим посланием
в кабинет Рора, где тот набивал свой кейс бумагами, необходимыми для
сегодняшних баталий. Pop прочел, вопросительно посмотрел на секретаря, потом
велел позвать своего советника для экстренного совещания.
Нельзя сказать, что настроение было
приподнятым, едва ли оно вообще может быть приподнятым у двенадцати человек,
которых заставляют что-то делать против воли, но все же наступила пятница, и
разговоры носили заметно более беспечный характер. Николас сидел за столом
рядом с Херманом Граймзом, напротив Фрэнка Херреры, и ждал затишья во всеобщей
оживленной беседе. Он посмотрел на Хермана — тот был погружен в работу на своем
лэптопе.
— Эй, Херман, у меня идея.
К этому времени Херман научился прекрасно
распознавать все одиннадцать голосов, а жена потратила часы на то, чтобы
“привязать” к каждому из них подробное описание внешности.
— Да, Николас?
Николас повысил голос, чтобы привлечь внимание
всех присутствующих:
— В детстве я ходил в маленькую частную школу.
Каждый день там начинался с того, что мы произносили клятву верности. И с тех
пор каждый раз, когда по утрам я вижу американский флаг, мне хочется произнести
эту клятву. — Большинство присяжных прислушивались. Пуделихи в комнате не было,
она курила. — В зале суда, за спиной судьи, стоит такой замечательный
государственный флаг, а мы сидим, смотрим на него — и ничего.
— Я не заметил, — сказал Херман.
— Вы хотите произнести клятву верности флагу
при открытии заседания? — спросил Херрера, Наполеон, Отставной Полковник.
