— Да. Почему бы не делать этого хотя бы раз в
неделю?
— Не вижу в этом ничего предосудительного, —
отозвался Джерри Фернандес, которого Николас заранее подговорил.
— Но что скажет судья? — напомнила миссис
Глэдис Кард.
— А что он может иметь против? Почему вообще
кто-нибудь должен возражать, если мы постоим минутку в честь нашего флага?
— Надеюсь, вы делаете это не для того, чтобы
устроить представление? — спросил полковник.
Николас вдруг страшно оскорбился. Он гневно
сверкнул глазами на полковника и сказал:
— Мой отец убит во Вьетнаме, поняли? У него
есть боевые награды. Для меня американский флаг значит очень много.
Больше ничего не требовалось.
В то время как они по одному входили в зал,
судья Харкин приветствовал их теплой пятничной улыбкой. Он намеревался поскорее
проскочить через ежедневный ритуал вопросов о подозрительных контактах и
перейти к допросу свидетелей. Лишь секунду спустя он осознал, что они не сидят,
как обычно. Все двенадцать присяжных вышли в зал, но никто из них не сел. Их
взоры были обращены к какой-то точке слева от него, позади свидетельского
места, и у всех правая рука покоилась на сердце. Истер произнес первые слова
клятвы верности флагу, коллеги поддержали его.
Первой реакцией Харкина было: не может быть!
Он никогда не видел, чтобы подобная церемония совершалась в суде группой
присяжных. И в жизни не слышал о таком, хотя считал, что все уже повидал и обо
всем наслышан. Это не было частью заведенного им ежедневного ритуала, о
подобном не написано ни в одном учебнике, ни в одной инструкции. Поэтому первым
его побуждением было остановить их и заставить сесть, а потом все выяснить. Но
судья тут же осознал, что это будет выглядеть чудовищно непатриотично и даже в
какой-то мере преступно — прервать группу благонамеренных граждан, пожелавших
почтить свой государственный флаг. Он зыркнул на Рора и Кейбла и увидел лишь
открытые рты и отвисшие челюсти.
И тогда он тоже встал. До половины клятвы он
неуклюже разворачивался — широкая черная мантия колыхалась вокруг него, — потом
положил руку на сердце и присоединился к хору.
Увидев, как присяжные и судья отдают честь
звезднополосатому флагу, все присутствующие почувствовали необходимость сделать
то же самое, особенно адвокаты, которые не могли позволить себе ни малейшего
намека на нелояльность. Они повскакали с мест, сбивая при этом кейсы, стоявшие
под столами, и отбрасывая назад стулья. Глория Лейн со своими помощницами,
судебный пристав и Лу Дэлл, сидевшая в дальнем конце первого ряда, тоже
вскочили и подхватили клятву. Однако где-то за третьим рядом зрителей рвение
угасло, и это избавило Фитча от необходимости вставать и, подобно какому-то
щенку-скауту, мямлить слова, которых он толком-то и не помнил.
Он сидел в заднем ряду в обществе Хосе —
справа — и Холли, симпатичного молодого помощника, — слева. Пэнг дежурил на
крыльце. Дойл снова занял пост у автомата “Доктор Пеппер” на первом этаже. Он
был одет рабочим, шутил со швейцарами и наблюдал за входной дверью.
Фитч смотрел на происходившее в зале с крайним
удивлением. Трудно было поверить, что жюри присяжных по собственной инициативе
и очень организованно овладело залом суда. А то, что Марли знала, как это
произойдет, и вовсе поразило его.
В том, что она играла с ним в эту игру, было
даже определенное преимущество: по крайней мере Фитч знал наперед хоть о
некоторых событиях, которые должны были произойти.
Уэндел Pop чувствовал себя, словно в западне.
Его так потрясло, что Истер был одет в точном соответствии с описанием и принес
именно тот журнал, о котором ему сообщили, — сейчас он лежал у него под стулом,
— а также столь организованная демонстрация лояльности, что он сумел выдавить
из себя лишь несколько заключительных слов клятвы. При этом на флаг он даже не
смотрел. Он не мог отвести взгляда от ложи присяжных, особенно от Истера. Что
же, черт возьми, происходит? — думал он.
Когда слова, которыми кончается клятва: “...и
справедливость для всех”, эхом отразились от потолка и замерли, присяжные
расселись по местам и с интересом начали смотреть в зал: какова его реакция?
Судья Харкин поправил мантию, переложил несколько бумажек на столе и решительно
вознамерился продолжать заседание, словно бы присяжные сделали лишь то, что
должны были сделать. А что он мог сказать? Ведь вся процедура отняла всего лишь
тридцать секунд.
Большинство юристов втайне иронически
отнеслись к такому детскому проявлению патриотизма, но — ради Бога! — если
присяжные довольны, они тоже несказанно рады. Только Уэндел Pop продолжал
глазеть на жюри, очевидно, лишившись дара речи. Помощнику пришлось слегка
толкнуть его локтем в бок, только тогда он очнулся и они принялись оживленно
что-то обсуждать, между тем как судья Харкин уже обращался к жюри с привычными вопросами
и предостережениями.
— Думаю, мы готовы заслушать следующего
свидетеля, — сказал наконец судья, стараясь сообщить ускорение процедуре.
Pop, все еще пораженный, встал и объявил:
— Истица вызывает доктора Хайло Килвана.
Пока очередного эксперта вели из свидетельской
комнаты, Фитч тихонько выскользнул из зала, Хосе незамедлительно последовал за
ним, и они пешком отправились в свою лавку.
Два мага — предсказателя поведения присяжных
молча сидели в просмотровом зале. Один из них наблюдал на основном экране
начало допроса доктора Килвана, другой просматривал на маленьком мониторе
запись эпизода произнесения клятвы. Фитч навис над монитором и спросил:
— Когда вы еще видели подобное?
— Это Истер, — сказал эксперт, сидевший ближе,
— он — закоперщик.
— Разумеется, Истер, — рявкнул в ответ Фитч. —
Я видел это с заднего ряда. — Фитч, по обыкновению, играл не совсем честно. Ни
один из этих консультантов понятия не имел о звонках Марли, потому что Фитч
сообщил о них только своим агентам — Свенсону, Пэнгу, Конраду и Холли, да и то
по необходимости.
— Ну и что это дает для вашего компьютерного
анализа? — с нескрываемым сарказмом спросил он.
— Сводит его на нет к чертовой матери.
— Я так и думал. Продолжайте наблюдать. — Он
хлопнул дверью и отправился к себе в кабинет.
* * *
